Жертва

Мы не просили о своем появлении. Мы просто стали рождаться когда-то. Не такие, как все. Не такие, как обычные люди-послушники. Эволюция вида – так объяснили ученые. «Мир изменится» – предрекли они. И он изменился. Человечество разделилось на расы, принадлежность к которым больше не определял цвет кожи или разрез глаз. Мы отличались по другим признакам. И кому-то из нас повезло больше, чем другим. Роль райотов в том мире, который я еще застала, была ведущей. Тотальный контроль, тотальное подчинение. Я чувствовала себя комфортно, потому что принадлежала к расе тех, кто управлял этим миром. Моя мама забеременела, когда ей было шестьдесят три. Не стоит говорить, что в шестьдесят три биологический возраст ее тела соответствовал тридцати годам. Моему отцу было восемьдесят два, когда родилась моя младшая сестра. И на момент смерти биологический возраст моего отца приближался к сорока годам. Я никогда не задавала вопросов на непростую тему «Жатвы». Тема «Жатвы» в нашем доме вообще никогда не обсуждалась. Но именно благодаря Жатве мои родители сохраняли молодость и здоровье, обрекая на погибель нескольких послушников ежегодно. Я знала, что у моих родителей есть свои хранители, которые периодически подкармливали их, когда очередная процедура Жатвы затягивалась. Эти же хранители, в итоге, и предали моих родителей. Они же и участвовали в Восстании послушников, выступив против геноцида, устраиваемого райотами. Кем была я в этой системе? Я родилась с темно-синими волосами, которые невозможно перекрасить в другой цвет, не облысев при этом. Но, в то же время, я не была райотом. Измерение моего метафизического уровня при рождении показало низший результат из возможных. Родители смирились с тем, что их ребенок из семьи чистокровной высшей райотской расы родился обыкновенным послушником. В три года я преподнесла им сюрприз, прыгнув во второе измерение. В четыре года я впервые прыгнула в третье. Измерение избранных, правых, правильных… До третьего измерения обычному хранителю не дотянуться. Если только он не связан союзом с кем-то, кто сильнее любого райота. Если только он не принес клятву Возмездия, которая выше любого Закона, выше Устава райотов, выше собственной жизни. Тогда принесшему клятву хранителю открывается не только третье, но и четвертое измерение. Измерение, доступное только для высших созданий, тех, кого боялись даже райоты. В шесть лет я узнала, что такое четвертое измерение. Это означало только одно: я была сильнее любого райота. Я была палачом. С такими, как я, хранители заключали союзы. Таким, как я, приносили клятвы Возмездия. Таких, как я, боялись райоты. Мне повезло? Нет. Быть палачом – это не дар, а настоящее проклятие. Мои родители постоянно нарушали правила. Сначала они отдали меня в школу для райотов. Когда мне исполнилось десять лет, отец подарил мне украшение – треугольник с вращающимся внутри кольцом. Он сказал, что я достойна его носить, потому что я, прежде всего, ребенок райотов. И если кто-то скажет хоть слово против – будет иметь дело с ним. Я росла в зависти к сестре, которая была райотом, в зависти к своим сверстникам, которые тоже были райотами. Друзей я покупала. Дарила им подарки, мы вместе тратили деньги на шмотки и украшения. Я как будто была одной из них, но, честно говоря, знала, что они меня бояться, ведь я была послушницей и носила символ высшего палача на груди, что могло значить только одно: я сильнее любого высшего палача, потому что я – низший палач.

Я щелкнула пальцами, и щит Одьена рассыпался. Райоты умеют так делать. Я снова протянула руку к его Потоку.

– Бери, – услышала я голос Одьена. – Бери, я позволяю.

Синее свечение заволокло пальцы. Оно заструилось по телу. Стало жарко, очень жарко. Хорошо… Как же от этого хорошо…

Я раскинула руки. Наслаждение сравнимое с оргазмом – вот что это такое. На это можно подсесть. Можно превратиться в наркомана, зависящего от дозы Потока. И среди райотов таких наркоманов было много. А можно найти в себе силы и вовремя остановиться. Я сжала пальцы и оборвала связь с Одьеном. Я вернулась в первое измерение и открыла глаза.

Одьен еле стоял на ногах. Айени придержал его за локоток и обеспокоенно взглянул на меня.

Я встала. Костюм на месте. Пятен крови нет.

– У нее нитка торчит, – произнес Айени, приподнимая край моей хирургической рубашки.

– Где? – не поняла я и посмотрела на свою поясницу.

Там, где еще сегодня утром был шов, тянулся тоненький белесый рубец, из которого торчал кончик нити.

– Я срежу, – произнес Одьен.

– Ты лучше присядь, – Айни усадил его на стул. – Я сам сделаю.

Схватив ножницы, Айени обрезал нитку с одной стороны и вытянул ее. Я ничего не почувствовала.

– Ты понимаешь, что теперь мы все повязаны? – спросил Айени. – Твое счастье, что этот райот не убил тебя. Но заявить на него мы не сможем, ведь тогда возникнут вопросы, почему ты все еще жива.

Я закрыла глаза и выдохнула.

– Сейчас тебе лучше пойти домой, – ответил Одьен. – Отдохни, выспись, а в понедельник возвращайся на работу.