Жертва

Рэн промолчал. Рэми поднял руки,коснулся кончиками пальцев висков целителя, и Деран вдруг оказался открытым, как на ладони. И беспомощным, как ребенок. Рэми чувствовал его волнение, смешанное со стыдом, восхищение с примесью странной, непонятной любви, и в то же время запрятанную глубоко внутри боль…

– Не шевелись, – одними губами прошептал Рэми, вскрывая укрывавшую боль корку. Деран вздрогнул, тихо застонал. Встрепенулся Аши, откликнулся всплеском успокаивающей магии, и Деран тихо вздохнул, на этот раз от облегчения:

– Они сказали, она никогда не станет прежней…

– Вот и проверим, – усмехнулся Рэми.

– Верю тебе больше, чем кому-то в этом мире, наследник, но не дари моему брату надежды, – тихо сказал Рэн. – Целители хрупкие создания. Ему и без того было сложно принять правду.

– Знаете ли вы эту правду? – усмехнулся Рэми, проведя по подбородку Дерана и ощутив кончиками пальцев бегущие по щекам целителя слезы. – И в самом деле хрупкий… сложно терять родного человека?

– Для любого мага сложно, – выдохнул Рэн. – Ты жесток, Рэми. Целители душ убили боль Дерана, а ты ее вновь воскресил.

– Так ли? – он вновь коснулся висков целителя, одаривая прохладой и облегчением. – Оказывается, ничего они не убивают, а загоняют далеко внутрь… а сердце все рано ноет… болит… но теперь гораздо меньше, да, Деран?

– Да… наследник… – выдохнул целитель.

– Встань.

Зеленое сияние колыхнулось, Деран послушно отошел к двери.

– Принеси мне плащ, – приказал Рэми харибу Илераза. – Мы выходим.

– Куда? – испуганно прошептал Рэн.

– Туда, где вы оба сейчас хотите быть, не так ли?

– Нам запрещено заходить в обитель.

– Мне тоже? – улыбнулся Рэми, уже зная ответ: наследнику разрешено все. И его никто не посмеет остановить, никто не посмеет и слова сказать. И впервые он собирался этим воспользоваться.

Упала на плечи легкая ткань, щелкнула у шеи застежка, и хариб слегка поправил складки, склонившись вновь в неглубоком поклоне.

– Ты можешь идти, – сказал Рэми. – Илераз, пойдешь с нами.

– Чужак в обитель? – возмутился было Рэн, но осекся, услышав:

– Он мне менее чужак, чем большая часть виссавийцев. Он брат моего побратима, он много раз прикрывал мою спину, и недоверие к нему, это недоверие ко мне, Рэн. Так что… он пойдет со мной в обитель или везде…

–… где только прикажешь, мой архан, – закончил за него Илераз.

И пойдет же, даже не сомневаясь. Только верность его не сродни верности виссавийской. Илераз и ему подобныесами выбирают, кому служить. Этот и выбрал. Почему-то.

И Рэн, едва слышно вздохнув, сдался:

– Они не посмеют вас остановить… но Рэми…

– Они не смеют, ты смеешь? Рэн… я начинаю терять терпение.

– Не смею, конечно, – спохватился хранитель смерти. – Позволишь?

– Быть моим поводырем? Сегодня я тебе позволю даже большее. Только вот захочешь ли ты?

– Что только прикажешь, наследник, – сказал хранитель смерти, но Рэми очень даже неплохо уловил в его голосе невольный страх.

Зря боится, это несмертельно, хотя Рэми никогда этого и не делал. Мягко улыбнувшись, он коснулся лица Рэна кончиками пальцев. Спустя мгновение хранитель смерти покачнулся и упал бы, если бы к нему не подоспел Илераз.

Вот кому объяснять ничего не пришлось. Он сам все понял, лишь прошептал ворчливо:

– Почему вы выбрали его, мой архан?

***

Деран был в малахитовом замке всего раз, и проведенное тут время помнил совсем плохо. Помнил, как повторял в бреду, что он грязный, как стремился отмыться любой ценой. Как его привязывали к кровати, потому что он расцарапывал в кровь кожу, пытаясь содрать с нее грязевую пленку. Как его оглушали магией, и потом ненадолго приходил долгожданный покой, и Деран лежал неподвижно, слепо уставившись в зеленый, с золотистыми прожилками потолок.

Спал он тогдаурывками, эльзиром его поили через силу. И постепенно учили жить заново, учили радоваться мелочам, учили исцелять и видеть сладость облегчения в глазах исцеленного. И очень медленно из грязно-коричневого цвет ауры Дерана сменялся на изумрудно-зеленый. Обычный.

Тогда, оглушенный болезнью, Деран не замечал ни изящности малахитового замка, ни его холодного очарования. Теперь, выйдя из перехода, застыл в немом восхищении. Тщательно отполированные, слегка наклонившиеся к ним стены отражали неясный свет светильников и уходили к высокому, теряющемуся в полумраке потолку. Вязью в холодном, темно-зеленом камне проступали черные и золотистые прожилки, складываясь в магические руны, гулким эхом возвращался к ним звук шагов.

Увлекшийся чтением рун на стенах длинного и высокого коридора, онне сразу и заметил, как дорогу им заслонили двое молодых целителей душ. Один, светловолосый, был очень даже знаком. Недавно в Ларии они исцеляли девушку, в которую вселился дух ее матери. Еще нестарая женщина, убив себя, не могла пройти за грань, пыталась вернуться к жизни, вытесняя душу из тела собственной дочери.