Жертвенный агнец

— Ваши коллеги тоже спрашивали меня об этом, — ответила Нассман и потупилась. — Девочка просто пришла в подростковый кружок, который вел мой муж. Там я видела ее пару раз, но лишь издалека… Я не участвовала, как другие жены пасторов, в жизни прихода. Дело в том, что я так и не завершила учебу — ведь мы хотели детей. Не получилось. Когда это стало ясно, мой поезд уже ушел. Сначала мы уехали в Маркгрефлер-Ланд, где муж получил место пастора. Как я могла учиться, живя там? Хотя, пожалуй, и могла бы… Конечно, я сама во многом виновата… Но злилась тогда на мужа, играла на его нервах. И вот это пасторское место в Гейдельберге. Вообще-то оно было для него чересчур ответственным, не по его способностям. По воскресеньям в церковь Святого Духа часто заглядывают профессора теологии, и горе, если муж допускал в проповеди какой-нибудь ляпсус. Кроме того, там иногда появлялся кто-либо из его предшественников и держал себя так, словно ему все еще было что сказать…

Тут вдова совершила поступок, почти обезоруживший Тойера. Она выдвинула из стола маленький ящичек и достала из него пепельницу, зажигалку и тонкие швейцарские сигарки.

— Хотите «Бриссаго»? Это что-то в духе вахмистра Штудера.[6]

Он не стал отказываться.

— Мне бросилось в глаза, что эта Роня довольно активно вешалась на него, но я не очень верю, что между ними что-то было. Она не в его вкусе. Ему нравились такие, как я. И практикантка, которая позволила ему то, чего он всегда хотел, походила на меня. Я случайно застала их за этим занятием… Кто-то из полицейских сообщил прессе, что она якобы была активисткой в приходе, но она была всего лишь студенткой и хотела пройти практику на каникулах…

— Мои коллеги информировали вас, что нынешняя версия мотивов преступления состоит в том, что Роня якобы ожидала ребенка от вашего мужа и шантажировала его этим?

Вдова устало улыбнулась и поставила чашку:

— Они этого не говорили, нет, но тут я могла бы помочь следствию… Она не могла его шантажировать.

— Вы имеете в виду… — Комиссар начал о чем-то догадываться.

— Виноват был он, если так можно выразиться. Мы не могли иметь детей из-за него. Для мужа это было абсолютно невозможно.

Выйдя на лестницу, Тойер едва не заревел от восторга. Официальная версия никуда не годилась. И что самое замечательное: предметом страсти неуемного пастора оказалась знакомая гаупткомиссару особа — Доротея Бухвальд, студентка теологии, в свое время косвенно причастная к истории с картиной Тернера; про Доротею он уже знал все, что хотел знать.

Мангейм, боковой вход в Луизен-парк. Место скандала.

Нет, все-таки Ильдирим стала настоящей матерью, наделенной соответствующими инстинктами, — она уже не раз активно шпионила за приемной дочерью. Сейчас она смотрела прямо в глаза Бабетте.

— Это не стажировка от СОШ.[7] А ты не представительница класса.

Утром прокурор проводила свою приемную дочь на вокзал, делая вид, будто верит в похвальную стажировку для школьных политиков в Бенсгейме. При этом ее терзали ледяной ужас и подозрения, ведь с каких это пор школьники из Баден-Вюртемберга проходят обучение в другой федеральной земле, в Гессене? Затем она незаметно двинулась следом за Бабеттой, использовав массу переработанных часов, которые сегодня отгуливала. Хотя трудно было назвать это «гулянием». Скорее это была катастрофа.

Разумеется, Бабетта не села ни в какой экскурсионный поезд на Дармштадт. Она просто поехала городской железной дорогой в Мангейм, где ее встретила небольшая компания, точнее, банда — тупей трудно вообразить. Прокурор проследовала за пятью гнилыми тинейджерами. Там были трое мальчишек, все в незашнурованных кроссовках и необъятных штанах, над поясами которых виднелись фирменные трусы. Двое надели набекрень, эмблемой направо, пижонские панамы, третий был в малюсенькой шерстяной шапочке. Когда мозги перегреты, башку не прочистишь, во что ни нарядись. Прокурор волей-неволей признала, что и обе девицы одеты практически идентично: шерстяные фуфайки с капюшонами, облегающие джинсы с клиньями внизу, как в бурные семидесятые, кроссовки на толстенной подошве — жуть, и ведь одной из них была Бабетта!

Самозванная сыщица мерзла, зато группа была одета как на весенней прогулке.

«Наркотики, — промелькнуло в голове Ильдирим. — Паршивцы уже под кайфом, поэтому и не ощущают холода».

Просидев изрядное время в «Макдоналдсе», подростки направились затем к Луизен-парку. Там они курили, дружно и безрадостно. Участвовала ли в этом Бабетта, издали было не видать. Наконец один из парней куда-то побежал. Ильдирим, дрожа, спряталась за тумбу и с ужасом увидела на его джемпере буквы К — О — С — Т — А — С. Вернулся он с бутылкой яблочной водки и торжественно потряс ею на фоне темнеющего неба.

Тут уж прокурор забыла про холод и громко выразила свое мнение, что никакой СОШ тут и не пахнет.