Жертвоприношения

Я не успела договорить, а он уже отпрыгнул назад, как кролик. Слышно, как он стремительно идет по коридору, приближается к дверям, выходит на лестницу… Я продолжаю прислушиваться: невозможно понять, пошел он по лестнице вверх или вниз.

А вся эта история с ружьем, я что, ее придумала?

Шаги по бетонным ступенькам резонируют, как в соборе. Камиль хватается за перила, бегом спускается по нескольким ступеням. И останавливается.

Нет, он бы не спускался, а поднимался.

Он поворачивается, начинает подниматься. Нет, это не обычные ступеньки, каждая на полсантиметра выше чем полагается: поднялся на десять ступенек и уже устал, а прошел двадцать, и сил уже никаких.

На этаж он поднимается запыхавшись, останавливается. На его месте я бы поднялся еще на этаж? Да? Нет? Собирается с мыслями: нет, я бы вышел с лестницы тут, на этой площадке. В коридоре Камиль натыкается на врача, который сразу начинает на него орать:

— И что это все значит?

Камилю хватает одного взгляда: выглаженный халат (еще видны складки), совершенно седые волосы, возраст определить невозможно… Врач останавливается, не вынимая рук из карманов, он не может прийти в себя от появления перед ним этого типа, который еле стоит на месте от возбуждения.

— Вы кого-нибудь встретили? — кричит Камиль.

Врач глубоко вздыхает, собирается с силами, чтобы достойно ответить.

— Человека какого-нибудь видели, черт возьми? — орет Камиль. — Вы кого-нибудь встретили?

Камилю не требуется ответа, он оборачивается, распахивает дверь с такой силой, будто хочет ее сорвать с петель, снова бежит по лестнице, потом оказывается в коридоре: сначала направо, потом налево, он задыхается, нигде никого… Камиль возвращается, снова бежит, что-то (может быть, усталость) говорит ему, что он идет неверным путем, а как только вы говорите себе такое, бежать вы начинаете медленнее. Впрочем, быстрее уже невозможно: вот Камиль в конце коридора, он заворачивает под прямым углом, упирается в стену с двухметровым электрошкафом, испещренным однозначными символами: «Смертельно опасно». Спасибо, разъяснили.

Высокое искусство состоит в том, чтобы выйти, где вошел.

Это самое трудное, необходимы сила, концентрация, внимательность, прозорливость — такой набор достоинств редко встречается у одного человека. Почти то же самое с вооруженными нападениями: к концу всегда возникает опасность, что все летит к черту. Начинаешь с мирными намерениями, но тебе не подчиняются, и если ты теряешь спокойствие, то принимаешься поливать толпу из двенадцатого калибра, и за тобой остается настоящее побоище, и все из-за того, что не хватило хладнокровия.

Но путь был свободен до самого конца, за исключением одного лекаришки, который торчал на лестнице, — что ему там было нужно? Я от него ловко увернулся, а кроме него — никого.

На первом этаже нужно поторопиться. Люди здесь хоть и спешат, но больница такое место, где не бегают, и если вы суетитесь, то привлекаете к себе внимание, но я был уже на улице прежде, чем кто-то хоть что-нибудь сообразил. Впрочем, что можно было сообразить?

Стоянка сразу направо. Не жарко — приятно. «Mossberg» приходится держать под плащом, прижав его вертикально к телу, — не будем же мы пугать пациентов, тем более что в отделениях скорой помощи они и так уже достаточно напуганы. И потом, обстановка здесь довольно спокойная.

Зато там, наверху, должно наблюдаться волнение. Карапузик, наверное, прислушивается, принюхивается, как охотничьи собаки в поле, пытается понять, что происходит.

Малышка-медсестра вряд ли с точностью может сказать, было это ружье или что-то другое… Рассказывает коллегам… Смеешься, ружье? Ты уверена, что это была семидесятисантиметровая пушка? Ну и пошло-поехало: а что ты попиваешь на дежурстве? Что теперь покуриваешь?

Но кто-нибудь обязательно скажет: знаешь, наверное, об этом нужно сообщить…

На все это потребуется гораздо больше времени, чем нужно, чтобы пройти через стоянку, найти машину, спокойно отъехать и встать в конце череды выезжающих автомобилей. Три минуты, и я уже на улице, сворачиваю направо, зажегся красный.

Отсюда, наверное, удобно стрелять. Или сразу после… Когда знаешь, за что бьешься…

Камиль чувствует себя разбитым, но все же идет быстрее.

На этот раз, чтобы отдышаться, он выбирает лифт. Будь он в кабине один, бил бы кулаком в стенку. Но он удовлетворяется глубоким вдохом и выдохом.

Оказавшись в зале приемного покоя, он только получает подтверждение своей оценке ситуации. Народу полно: пациенты, медицинский персонал, врачи «скорой помощи», — все ходят туда-сюда… Справа от него коридор, ведущий к запасному выходу, другой, левый выходит на стоянку автомашин.

А еще существует шесть или семь возможностей покинуть здание незаметно. Кому тут будешь задавать вопросы? Или снимать показания свидетелей? Показания кого? Пока на место прибудет бригада, две трети пациентов уже поменяется.

Камиль бы надавал себе по щекам.