Жертвоприношения

И все же он вновь поднимается на третий этаж, останавливается на пороге сестринской. Девушка с раздутыми губами — Флоранс — склонилась над списком пациентов. Где ее коллега? Нет, не знает, отвечает она, не поднимая головы. Но Камиль настойчив.

— У нас много работы, — говорит она.

— Тем более она не должна покидать рабочее место…

Флоранс еще готовится ответить, а Камиль уже закрыл за собой дверь. Он вышагивает по коридору, заглядывает в палаты, как только там открывается дверь; он бы и в женский туалет зашел: в том состоянии, в каком он сейчас пребывает, его ничто не может остановить, но это лишнее — появляется медсестра.

Вид у нее недовольный, она проводит рукой по своему бритому черепу, Камиль в мыслях рисует ее: очень правильные черты, такая стрижка придает ее лицу хрупкость, можно подумать, что медсестра находится под впечатлением происшедшего, но вид обманчив, на самом деле она полна стойкости.

Ее первые слова только подтверждают наблюдение Камиля. Она отвечает на ходу, не останавливаясь, и Камиль вынужден бежать с ней рядом.

— Месье ошибся палатой, он извинился…

— Вы можете описать его голос?

— Не очень, я слышала только, как он извинялся…

Но бежать вот так рядом с юной девицей по больничному коридору, стараясь добиться совершенно необходимой ему информации для спасения жизни женщины, которую он любит… Нет, Камиль не выдерживает. Он хватает медсестру за руку, заставляет ее остановиться и опустить глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. Ее поражает решимость, которую она читает в его взгляде, да и в спокойном голосе этого коротышки звучат мрачные, гневные ноты:

— Я прошу вас сосредоточиться, мадемуазель…

Камиль читает имя девушки на бейдже: «Синтия». Очевидно, родители выросли на телесериалах.

— Сосредоточьтесь, пожалуйста, Синтия. Потому что мне совершенно необходимо знать…

Она начинает рассказывать: мужчина перед открытой дверью… он обернулся, голова была опущена, от смущения наверное, на нем был плащ, он шел очень прямо, но, господи… Затем он вышел на лестницу… Человек, который убегает, он же не будет подниматься, а будет спускаться, это же совершенно очевидно, разве нет?

Камиль вздыхает и соглашается: конечно, совершенно очевидно.

21 час 30 минут

— Разрешение сейчас будет…

Начальнику службы безопасности все это не нравится. Прежде всего потому, что уже поздно и пришлось переодеваться. К тому же по телику — футбольный матч. Он бывший полицейский, довольно хмурого вида сангвиник, который взращен на мясе крупного рогатого скота, — к этому времени у него вообще исчезла шея, а сам он превратился в сплошной живот. Чтобы просмотреть работу видеокамер, необходимо разрешение. За подписью судебного следователя. Все по надлежащей форме.

— По телефону вы мне сказали, что оно у вас есть…

— Нет, — уверенно возражает Камиль. — Я сказал, что оно у меня будет.

— Я этого не понял.

Чертов упрямец. Обычно Камиль в таких случаях вступает в переговоры, но на сей раз у него нет ни желания, ни времени.

— И что же вы поняли? — спрашивает он.

— Ну, что у вас…

— Нет, — жестко обрывает его Камиль. — Я не говорил о судебном поручении, я говорил о том, что к вам в больницу пробрался мужчина, вооруженный охотничьим карабином. Это вы поняли? Вы поняли, что он поднялся на третий этаж с целью прикончить одного из пациентов вашей больницы? И что, попадись ему кто-нибудь на дороге, он бы, вероятно, стрелял в этих людей? И что, возвратись он и начни стрелять, вы первый поплатитесь за это головой и очень скоро окажетесь на диете?

Как бы то ни было, это камеры, покрывающие вход в приемный покой для скорой помощи: не много шансов, что человек, если таковой существует, пошел через этот вход, не идиот же он… Если он существует.

Впрочем, если учесть временной отрезок, в течение которого он мог там находиться, ничего столь уж удивительного. Камиль проверяет. Начальник безопасности переминается с ноги на ногу и громко сопит, чтобы засвидетельствовать свое сильное разочарование. Камиль склоняется к монитору: множество «скорых», «неотложек» и частных машин, входящие и выходящие люди — раненые, нераненые, выходящие бегом или еле передвигающие ноги. Ничего выдающегося, за что Камиль мог бы зацепиться.

Он встает и направляется к выходу. Останавливается, возвращается, нажимает на кнопку, вынимает диск и выходит.

— Вы что, считаете меня идиотом? — возмущается толстяк. — А протокол изъятия?

Камиль отмахивается: позже.

Он возвращается на стоянку. Будь я на его месте, говорит он себе, осматриваясь, я бы поискал что-нибудь не такое пафосное. Запасный выход. Он склоняется к двери, чтобы разглядеть ее внимательнее. Без очков — никак. Никаких следов взлома.

— Когда вы выходите курить, вас кто-нибудь замещает?

Вопрос привлекает внимание. Камиль уже вернулся в регистратуру, прошел в конец зала и левой рукой нащупал как бы случайно коридор, ведущий к запасному выходу.

Офелия улыбается всеми своими желтыми зубами:

— У нас уже не найти заместителей: если уходишь в отпуск по беременности, о каких замещениях может идти речь, когда идешь убивать себя сигаретой?

Так он приходил или нет?