Жертвы

В сверкающих стеклянных сосудах на самодельных полках висели скрюченные эмбрионы. Компанию им составляли случайно собранные части тел животных, включая слоновью ногу, служившую хранилищем для черных шелковых цветочков.

Большая часть коллекции выглядела не лучшим образом: шкуры пострадали от насекомых, на экземплярах, ближайших к телу, поблескивали пятнышки запекшейся крови. Запах наконец взял надо мной верх, и я выбежал из гаража, пересек двор и протиснулся между двумя припаркованными рядышком машинами, бронзовым «Кадиллаком» Форбишеров и видавшей виды черной «Киа», на которой ездила Фрэнки Ди Марджио. Запах преследовал меня до самого тротуара. Я жевал четвертую мятную пластинку, когда появился Майло.

– Не надо было тебе на это смотреть.

– А я рад, что увидел.

– Почему?

– Потому что знаю, как она жила.

– Это важно?

– Люди с необычными интересами часто находят других, тех, у кого схожие вкусы. Со стороны Фрэнки кажется одиночкой, но иногда она возвращалась поздно, а значит, с кем-то общалась. Может быть, поищешь небольшую, но тесную социальную группку, которая просветит тебя на этот счет?

– Группку фриков, любителей формальдегида? Жду не дождусь. – Майло закурил еще одну сигару. – Вся эта мертвечина, которую она собирала. Для меня как опошление того, что я вижу каждый день.

– Ясно. Для тебя смерть лишена очарования. Как и для выросших на ферме детей. Как и для индийцев, привычных к тому, что тела умерших могут лежать на всеобщем обозрении. Но наша культура скрывает это и тем самым только добавляет ужаса смерти. Для некоторых манипуляции с образцами служат имитацией контроля.

Майло затянулся.

– Манипуляции – это в духе нашего злодея. Можешь представить, чтобы тип вроде Феллингера связался с такой, как Фрэнки?

– В сердечных делах ничего определенного сказать нельзя.

– Серьезно, Алекс.

– И я тоже. У Фрэнки есть кое-что общее с Кэти Хеннепин – застенчивость. Преимущество может получить тот, с кем ей будет комфортно. Даже тип в дорогом костюме.

Майло сделал несколько шагов, обернулся.

– Еда, вся эта постановка… Чучела… Я вот о чем подумал. Этим ведь таксидермисты занимаются, верно? Размещают экспонаты, создают композицию… Что, если Феллингер – или кто-то другой – познакомился с Фрэнки через это ее хобби и решил, что она и есть его экспонат?

– Кто-то другой? У тебя новые сомнения в отношении Феллингера?

– Было время подумать, вот и сомнения. Пока мы за ним наблюдаем, не произошло ровным счетом ничего, так что давай смотреть правде в лицо – у нас нет на него ничего, кроме предположений.

Он бросил на землю недокуренную сигару и раздавил ее каблуком.

– Пора поговорить с другой семьей. Веселье не кончается. Помнишь, тот эксперт сказал – мол, у всего вкус курицы. Как думаешь, а что куры говорят – у всего вкус зерен?

Глава 17

К половине второго ночи никаких новостей с места преступления не поступило.

– Ее родителей поставлю в известность завтра, – сказал Майло. – Дам им еще несколько часов, прежде чем их мир изменится навсегда.

– Когда? – спросил я.

– Думаю, часов в девять-десять. Ты свободен?

– Дай мне час – приготовиться.

– Надеть подобающую случаю маску? Я никогда не могу выбрать подходящую.

* * *

На связь он вышел во втором часу дня. Голос звучал хрипло и устало. Вместо того чтобы поспать, Майло вернулся к дому Гранта Феллингера. «Челленджер» и «БМВ», на котором ездила, вероятно, супруга, оставались на месте почти до восьми утра, когда адвокат вышел из дома и отправился на «Додже» в свой офис в Сенчури-Сити.

Потом смену принял Мо Рид, а Майло ненадолго заехал к себе домой, в Западный Голливуд, где принял душ, проглотил половину холодной пиццы и изрядную порцию холодной запеченной пасты. Все это он проделал, читая газету и сидя напротив доктора Рика Силвермана, который завтракал фруктами и хрустящим воздушным рисом.

– У него «Уолл-стрит джорнал», у меня – «Таймс». Мы оба по утрам не в лучшей форме, а уж сегодня раздражительны, как черти. В конце концов его вызвали, и я тоже собрался уходить, но в последний момент обнаружил, что мне надо сменить рубашку – заляпал томатным соусом, – и вот это достало меня больше всего. Думаешь, все чертово подсознание? И итальянскую еду я выбрал по велению большого и доброго сердца?

– Тебе всегда нравилась пицца.

– Ты опять за свое. Опускаешь на землю.

* * *

Уильям и Клара Ди Марджио жили в выкрашенном оливково-зеленой краской одноэтажном бунгало к югу от Пико и к востоку от Оверлэнда. Я прождал Майло минут десять. На нем был серый костюм в цвет неба, желтая рубашка, галстук цвета глины и верные велюровые ботинки, подметки которых менялись уже несколько раз. Образ довершали гладко зачесанные волосы, небрежно выбритое лицо с сеточкой порезов на подбородке и налитые кровью глаза. Голова наклонена вперед.

Три с лишним сотни убийств. И все как в первый раз.

* * *

Дверь открыла женщина. За шестьдесят, рост пять футов и три дюйма, коротко постриженные черные волосы, приятное лицо, маленькое тело, утонувшее в стеганом голубом халате.

– Да?

– Миссис Ди Марджио?

– Это я, а что?