Жертвы осени

– Конечно. Суть в том, что даже за эти деньги я никогда не верну отца. Но хоть памятник поставлю.

– Мне все равно, что ты с ними сделаешь. – И Колесников вдруг понял, что говорит чистую правду: ему совершенно не жаль было денег. – А возвращайся, Милка, – внезапно произнес он.

– Куда? К тебе? Да ты сдурел… – слегка опешила она.

– А что? Мне казалось, мы неплохо ладили. А деньги… да черт с ними, они твои, я слова не скажу. Мы дождемся освобождения твоего брата и…

– И как ты сможешь смотреть ему в глаза, интересно? Ты слишком много придумал, слишком много лишнего написал о нем.

– Да ты-то откуда знаешь? Тебе в то время восемь лет было! – не выдержал Тимофей, и Мила снова презрительно хохотнула:

– Ну, вот опять ты… Мне было восемь двадцать лет назад, сейчас мне… сам посчитаешь или сказать? И я, представь, умею пользоваться интернетом, а главное – умею читать. И даже порой понимаю, что написано, хотя ты, конечно, в этом сомневаешься.

– Мила… ну прости меня… не надо этого сарказма… Я не считал тебя глупой…

– Не ври. Но это говорит только о том, что я правильно все рассчитала и правильно отыграла роль. Ты же не знал, что я окончила театральный, я актриса ТЮЗа вообще-то. Как тебе поворот?

Тимофей открыл рот. Однако… у Милы определенно был талант, она так искусно несколько лет играла круглую дуру, что ее без проб могли теперь утвердить на любую роль, а он бы с удовольствием дал рекомендацию.

– Слушай, сколько нового я узнал о тебе… а мог бы не узнать, если бы не…

– Ну, договаривай: если бы я у тебя деньги не сперла! – захохотала Мила. – Но поверь: они на благое дело, я адвоката брату ими оплачу. Будем считать, что и ты откупился.

– Забудь. Я сказал: мне деньги не нужны.

– Ну, тогда давай прощаться, – совершенно другим тоном сказала Мила. – Я тебе сказала все, что хотела.

– А я не все… – Но в трубке уже было тихо, звонок Мила сбросила, и, как ни пытался Тимофей, больше ее номер не отвечал.

Пальцев остров, полгода назад

Спецучреждение произвело на нее гнетущее впечатление, хотя внутренний двор, в который она попала, миновав в сопровождении представителя колонии несколько пунктов досмотра, выглядел вполне нормально, а в весеннее и летнее время, наверное, даже и неплохо: клумбы, ровные дорожки, постриженные кустики, похожие на сирень, прямо под окнами административного здания. Но по длинному переходу Василиса попала в мрачноватое помещение, где единственное окно располагалось высоко под потолком и напоминало длинную узкую форточку. В центре комнаты находился длинный металлический стол, в торцах которого стояли стулья, а к той половине, где должен сидеть осужденный, была приварена скоба, к которой, видимо, крепился наручник.

Васёна поежилась – ей вдруг стало очень страшно, и она как-то беспомощно спросила у сопровождавшего ее капитана:

– А вы из помещения выйдете?

Тот, кажется, понял причину вопроса и слегка усмехнулся в усы:

– Вы не волнуйтесь, Василиса Владимировна. Я буду за дверью, там еще и конвой, под столом с вашей стороны кнопка вызова. Но никаких ситуаций, поверьте: он ведь даже достать до вас не сможет, посмотрите на размер стола. И потом, Вознесенский на хорошем счету, не конфликтный, спокойный, никаких замечаний. Это, кстати, во многом и повлияло на решение начальства позволить вам поговорить с ним. Так что бояться вам совершенно нечего.

– Да я… – смутилась Васёна, чувствуя, что краснеет, – я не то что боюсь… просто никогда в таких местах не бывала. Понимаете? По телевизору оно как-то иначе выглядит…