Жертвы вечернiя

Онъ искалъ глазами въ толпѣ ту, которую любилъ, не думая о себѣ, такъ какъ его страшная участь была вне сомненiй, но все время среди сумбура, кошмара и борьбы всѣмъ сердцемъ безпокоился о ней, дрожалъ за ея жизнь.

На одинъ мигъ среди людскихъ головъ погасшей звѣздой блеснуло ея, похожее на рѣдкій перламутръ, помертвѣвшее лицо.

Онъ хотѣлъ ободрить ее улыбкой, но его сильно пихнули съ лѣстницы, онъ едва устоялъ и упустилъ ее изъ поля зрѣнія.

«Слава Богу, не убили!» — мелькнуло въ его головѣ ему стало легче.

Матвѣева и офицера выволокли за ноги.

— Дорогу, дорогу, тувариши, тувариши! — кричали волочившіе.

Въ толпѣ, тѣсня другъ друга, разступались.

Раненые колотились головами объ пороги и затылками пересчитывали ступеньки лѣст-ницы.

За ними оставался кровавый слѣдъ.

Среди двора ихъ бросили.

Оба корчились въ судорогахъ, оба потеряли сознаніе.

Нефедова поставили около лежащихъ товарищей по несчастію.

Обреченныхъ окружили.

За дворомъ, заборчикъ котораго оказался уже наполовину сломаннымъ, толпились конные и пѣшіе красногвардейцы, пьяные, шумные, переругивающіеся, налѣзающіе на плечи другъ друга и жадными глазами старающіеся не пропустить ни единаго штриха изъ происходящаго дѣйствія.

Комиссаръ въ офицерскомъ пальто широко размахнулъ въ обѣ стороны руками и зычнымъ, хриплымъ голосомъ крикнулъ:

— Раздайсь, товарищи, раздайсь. Ну, вы тамъ, товарищъ Щедровъ, чего замѣшкались? Скорѣйча справляйте свое дѣло... По скончаніи останки-то допьете...

Толпа громко, сочувственно захохотала, точно заржалъ цѣлый табунъ лошадей.

Осклабился и комиссаръ.

Оторвавшись отъ бутылки съ водкой, на ходу уже пряча ее въ карманъ и обтирая ладонью пьяное лицо, въ кругъ вскочилъ съ весело вращающимися, выпученными глазами крупный, тучный, съ желтоватыми кудерьками на вискахъ, красногвардеецъ, весь по плечамъ и по животу опоясанный пулеметными лентами, съ засаленной красной тряпкой на груди, съ брызгами свѣжей крови на его темно-сѣромъ пиджакѣ.

Въ рукѣ у него сверкнулъ новенькій, но уже окровавленный топоръ.

Во всей его фигурѣ и въ тупомъ, веселомъ выраженіи значительно утолщеннаго книзу бритаго, съ оставленными только усами, лица читалось: «Какъ прикажете? Мигомъ сварганю!».

— Кого перваго свѣжевать? Этого, стоячаго, что ли? — спросилъ красногвардеецъ, кивнувъ головой на Нефедова.

Въ толпѣ взрывъ хохота.

— Ну этотъ сумѣетъ. Не сдастъ. Нѣ-ѣ... — послышались одобрительныя замѣчанія.

Красногвардеецъ подмигнулъ толпѣ.

— Валяй хоть стоячаго! — распорядился комиссаръ.

— Зачѣмъ стоячаго?! Лежачихъ, лежачихъ... сперва лежачихъ! — закричали въ толпѣ. — А то какъ бы не издохли. Ишь какъ ихъ раздѣлали! А энтотъ стоячій пущай подождетъ... Чего ему? Здоровый...

Красногвардеецъ — по прежней профессіи мясникъ, на раскаряченныхъ ногахъ накло-нившись передъ раненымъ офицеромъ, занесъ надъ головою топоръ.

— Ухъ, сычасъ ухну! — обернувшись разгоряченнымъ, пьянымъ лицомъ въ сторону толпы, съ усмѣшкой крикнулъ онъ.

— Поднять! Поднять! — закричали настойчивые голоса.

— Ничего не видно. Чего съ ими короводиться... Подними его на ноги. На ноги подними. Чего на его глядѣть! Ишь, не можетъ на ногахъ стоять! Мы те поставимъ!

Палачъ опустилъ топоръ и выпрямилъ спину, точно натрудившійся плотникъ.

Два другіе красногвардейца вскочили въ кругъ и хвативъ офицера подъ мышки, рывками подняли его съ земли.

Ноги не держали раненаго; руки его безжизненно болтались вдоль тѣла; голова вся залитая кровью и представлявшая собою сплошную рану, сперва запрокинулась назадъ, открывъ изуродованное, окровавленное, опухнувшее лицо съ однимъ выскочившимъ изъ впадины мертвенно-неподвижнымъ глазомъ, потомъ отъ толчка державшихъ его красногвар-дейцевъ безпомощно, словно отрубленная, свѣсилась на открытую, окровавленную грудь.

Онъ отрывисто и громко всхрапывалъ.

Кровавая пѣна выбивалась у него изо рта и изъ носа.

Изъ-за разорванной въ клочья рубашки на груди у него блеснулъ золотой крестикъ.

— Вотъ... и плата мнѣ за работу! — жадно и пьяно осклабляясь и показывая изъ-за толстыхъ губъ грязные лошадиные зубы, сказалъ палачъ.

— Бери! Ишь на что позарился?! Завидущіе глаза! Бери... намъ не жаль... — кричали въ толпѣ.

— Рази! Руби! — ревѣли другіе.

Оскаленные зубы щелкали; налитые кровью глаза выскакивали изъ орбитъ.

— Нѣтъ, нѣтъ. Постой! — не менѣе настойчиво и страстно кричали третьи. — Воды! Водой его облейте, чтобы очухался. А то што жъ такъ-то, коли онъ не въ себѣ... Ничего и не пойметъ...

— Вѣрно, вѣрно. Правда... чтобы понималъ, значится, почуялъ... Воды, воды! — кричали уже всѣ.

Нѣсколько красногвардейцевъ, громко топоча по ступенькамъ лѣсенки ногами и пихая, другъ друга, бросились въ хату.

Одинъ изъ нихъ мигомъ приташилъ цѣлое ведро.

Баба въ красномъ платкѣ вырвала у него воду.

У бабы уже на ходу силой завладѣлъ ведромъ новый красногвардеецъ и, подскочивъ къ офицеру, съ размаха вылилъ всю воду ему на голову, облившись и самъ.

Толпа захохотала надъ неловкимъ товарищемъ.

Теперь всякіе пустяки смѣшили ее.

Раненый весь затрепеталъ, зашевелилъ руками, слабо уперся объ землю ногами, приподнялъ голову...