–А ты готов сам отдать себя? – резко спросил старший и толпа расступилась, оставив стоять посреди мостовой хмурого старика с глазами, полными слез. Все сейчас смотрели на него, сторонясь, будто чумного. Но верно, он и был таким, в изодранной рубахе, со слипшимися от грязи волосами и покрытым сочащимися гноем язвами лицом.
–И ты уверен, – продолжал жрец, – что этого будет достаточно?
При этих словах руки, державшие мертвое женское тело, ослабли, опуская пустую оболочку на землю.
–Этого не будет достаточно, – сказал старик. –Я свое пожил, что во мне? Ничего! И потому, я уйду и стану первым, кто усомнился в вашей правоте. Я первый, кто подвергает сомнению вашу силу, я первый, кто упрекает вас за жестокость.
Я найду того, кто отдаст себя, я найду того, кто сделает это по своей воле, того, чьей силы будет достаточно! На веки!
–Ты глуп, старик! – крикнула женщина, державшая голову жертвы. – Ты сошел с ума, старость помутила твой разум! Ты поставил под сомнения саму нашу жизнь!
–Ваших жизней недостаточно, чтобы удержать время! – крикнул ей в ответ старик. –Так не будет продолжаться вечно!
–Время покажет, – тихо сказал молодой, облаченный в белые одежды.
–Миры умрут, – сказал ему старик и неожиданно ласково улыбнулся. –Если нам не найти того, кто пойдет на жертву сам.
–Знаешь, старик, всю свою жизнь я искал его и не нашел, – отозвался жрец. – Я видел таких, кто отдал бы себя без остатка, но я не мог взять их жертвы – она была бы бесплотной, почти такой же, как совершаемые нами убийства. Я видел и тех, чьих энергий могло бы хватить, но ничто не способно было убедить их в необходимости пойти на жертвы. Если ты и вправду найдешь такого человека, что ж, ты остановишь это варварство. Иди и пусть моя вера будет с тобой, ведь я тоже верю, что когда-то такой человек родится.
–Я буду первым, – не унимался старик, – и я могу потерпеть неудачу. Но те, кто пойдет по моим пятам… они найдут спасение. Найдут и ответ.
–Пусть будет так, – сказал жрец и пошел по направлению к самой высокой башне города, на которой плясали отсветы восходящего солнца. Остальные последовали за ним. Процессия поднялась на самый ее верх, выше бронзового колокола, который угрюмый мальчик с отметинами оспы на лице усердно тер мелким белым песком, макая тряпочку в воду, и остановились на ровной площадке. Теперь их было семеро.
–Убить его за воротами? – тихо спросил кто-то.
–Пусть идет, – старый жрец вздохнул. –Пусть рождает сомнения, пусть создает новое учение. Ищущие, да будет так.
–Старая!
Державшая голову жертвы старуха, отвечая его приказу, взвыла ужасным воем, полным странной чуждости миру, и бросила ее себе под ноги, начала топтать последнее пристанище духа, опустошая единственный оставшийся для нее сосуд. Но я все же успел заглянуть в остекленевшие глаза и уверился, что не стоит ни думать, ни говорить о то, что я увидел там. Не надобно этого знать никому.
Солнце поднялось над горами, облив их живой струящейся кровью. Жрецы воздели руки к небу и воззвали к нему.
–Боги говорили со мной, Тор. Они сказали, что наш путь ведет к смерти, сказали, что не наше дело то, что мы собрались сделать. Сказали, что так должно быть, и мы не вправе ничего менять, хоть и можем. Еще один шаг, сказали они, и я буду наказан.
Что же делать мне, Тор? Я знаю, что Боги никогда не лгут, что они пообещали мне смерть, если я не поверну назад, но могу ли я сделать такое? Если Ищущая сказала мне правду, как я могу сейчас отступить?..
Незнакомая говорила мне, что я один могу это сделать, что много лет прошло, а никто не осмелился, не захотел… Но ведь и я не хочу, Тор. Кто же по своей воле будет умирать?
Всадник опустил руку и тронул нож, висящий на бедре, но доставать не стал – не пристало оружию выходить из ножен понапрасну.