Смерть и опьяняющая победа, смешенная с приторно-тяжелым запахом крови, звон оружия и стоны боли. Рокочущий топот копыт, свист летящих мимо стрел и голос далекого рога. Широкое крыло смерти, скользнувшее по полю боя, и штандарты победителей, колышущиеся на ветру..Я отошел от стены, дивясь тому, что кровь носом на тот раз не пошла и я не испытал никакой слабости, словно привыкая к этим видениям. Ко мне пришло неожиданное понимание, что я видел нечто, случившееся когда-то много веков назад. Картина эту написал тот, кто побывал в бою, кто собственными глазами видел смерть и проступающие на фоне неба боевые полотна.Только талантливейший человек мог придать многоликость и реальность этому полотну, но лишь человек, побывавший на той войне, мог вложить в нее нечто настоящее – частичку самого сражения.Теперь у меня не было сомнений в том, что видения – это некий дар проникать в предметы, а не грубые шутки опьяненного наркотическим дурманом сознания.Заметив мое хмурое выражение лица, Оружейник предложил немного выпить. Я согласился, не решившись спросить о картине и о щите со стрелой. Мне вдруг показалось, что они непременно должны быть связаны, эти три разные по своей сути вещи. Возможно, этот щит побывал на поле брани, защищая одного из всадников, а эту стрелу извлекли из успевшего уже остыть тела…Сев в кресло, я понял, что от взгляда Оружейника не ускользнули ни мои размышления, ни синяки, наливающиеся желтизной у меня на шее. Я сделал вид, что не заметил его пристального многозначительного взгляда. Для меня было куда проще не рассказывать о своем постыдном проигрыше, тем более учителю боевых искусств. В его глазах это было бы постыдным промахом и я уверен, Оружейник мог предложить мне тысячу и один разный способ, как защититься от нападения или вывернуться из подобного захвата.Отметя саркастическое отношение, я заставил себя встретиться с хозяином дома взглядом. И, приняв мою открытость за готовность к разговору, Оружейник спросил, удобно устроившись в кресле и вытянув ноги:–Тебя привело сюда любопытство или цель?
Только сейчас он позволил себе почувствовать усталость после тренировки и глубоко вздохнул, восстанавливая внезапно сбившееся дыхание. Я восхитился его властью над собственным телом. По мере того, как я продолжал молчать, тревога все росла в нем. Я почувствовал это и ответил:
–Мастер рассказал мне, что вы, дори, единственный человек, который может ответить на мои вопросы.
–О, сынок! – будто возмутился он. –Ко мне уже сто лет так никто не обращается, мне не нужно показное уважение. Ты и я, мы собеседники, так что можешь отбросить все эти предрассудки, – он помахал в воздухе рукой и без перехода заявил: –А Мас как всегда предпочитает держаться в стороне, да?
–Не понял, – опешил я.
–Ну если он перенаправил тебя ко мне, значит ты либо задаешь неудобные вопросы, либо ему как всегда проще отделаться от своих обязанностей, – Оружейник открыто улыбнулся, показывая, что он шутит.