Жест Лицедея (СИ)

— Дамочка! Вы тоже подпишите! И вы молодой человек! — обратилась ко мне и Ирине какая-то прыткая сучка. — Немедленно подпишите! Манифест сегодня же отнесем Ульянову! Пусть запрещает!

— Во-первых не молодой человек, а ваше сиятельство! — возмутился я, хотя смех меня так и разбирал. — А, во-вторых, я не подпишу! Ваша никчемная бумага противоречит моим религиозным убеждениям и, тем более моральным принципам! Мне очень близки идеи Небесного Алладина!

Ирина подняла ко мне изумленный взгляд, я ей невинно улыбнулся в ответ. Как бы извиняясь посмотрел в другую сторону — на деревья в сквере, затем на кучера. Он вроде как все не решался поставить подпись на их манифесте. Сзади начали раздаваться недовольные возгласы из остановившихся за нами экипажей.

— Мужской шовинизм не пройдет! — закричала дамочка в белой ажурной шляпке, и ее подхватили другие истеричные голоса. — Не прой-дет! Не прой-дет!

В этот момент я понял, что все мы тут заигрались и пора доставать джокера, вернее использовать магию для подавления бабского бунта.

— Безбожницы! — вскричал я, быстренько активируя сразу три заготовки. — Небеса покарают вас, чертовы мегеры! Перун-Алладин все слышит! Он уже здесь!

Я вскинул руки, соединяя большие пальцы и мизинцы сразу двух ладоней. Ярко-синие жгуты разрядов ударили в нависшее над проездом дерево. Листва старой осины вспыхнула, обуглилась. С шипением и треском вниз посыпались искры. Боги, как же забавен бывает женский визг! Для пущего эффекта пустил заготовку «Горгулья» — ее могли видеть лишь несколько дамочек, стоявших от нашей повозки справа — только на них хватило силы моей массовой иллюзии. Но оказалось более чем достаточно: женский визг превратился в вопли ужаса и повальное истерическое бегство.

Лишь наш извозчик, стоял неподвижный, потрясенный у исписанного листка с манифестом, упавшего на мостовую.

— Эй, не стой столбом! — крикнул я ему. — Заводи, поехали!

Скоро наша колёсница резво двинулась дальше и свернула к мосту, которого в знакомой мне прежде Москве не существовало. О произошедшем на Остоженке следующим утром сообщали самые видные московские газеты, изрядно раздув слухи. Писали даже так, будто сам Алладин явился на шпиле звонницы и шибанул молнией по сварливым старухам. В общем, я сделал Алладину знатную рекламу.

— Саша, что ты наделал? — наконец произнесла Ирина, оправляясь от шока, когда мы проехали по мосту.

— Всего лишь вразумил строптивых дам, — я взял ее ладонь и спросил то, что сейчас оказалось весьма уместно. — Ты сама как относишься к этой интересной религии. Я про Алладина Небесного.

— Не знаю, Саш. Никак, — уклончиво отозвалась она. — Но если говорить о том, что мужчинам этой веры позволяется иметь несколько жен, то это очень несправедливо. Почему женщины должны быть очередной раз в нашей истории обездолены?

— То есть, ты хотела бы, что бы и женщинам позволялось иметь много мужей? — мне снова стало смешно, однако я не подал вида.

— Саш, что за вопросы? — она отвернулась, явно испытывая замешательство.

— Нет, ты скажи? — я решительно повернул ее к себе. — Ты бы хотела, чтобы твоим мужем стал Лапин и еще я? Так?

— Если по закону? — видно Ирина испытывала кое-какое сомнение. — Пожалуйста, не мучай меня этим.

— Ирочка, ну скажи. Хотела бы чтобы я стал твоим мужем? — немного упросил я.

Она приблизила губы к моему уху и прошептала:

— Да… Мне бы точно хватило тебя одного. Больше никто не нужен, — и поцеловала меня в щеку. — Давай больше не будем об этом. Такое все равно невозможно.

— Я тебя трахну сразу как приедем, — пригрозил я.

Она ответила:

— Да…

Люблю ее «да». От нее этого «да» всегда до приятного много.

И далее к родовому особняку Разумовских мы добрались без приключений.

Еще не сойдя с повозки, я сделал вид, что наш дом узнаю и в то же время нет:

Двухэтажный, чуть поменьше анталийского, взамен более величественный с шестью полуколоннами на желтом фасаде, изящными рельефами над окнами. И, конечно, нашим гербом над входом: с двуглавым орлом на щите, скифом и поляком, его повинно держащим.

— Чего остановился? — Ирина рассмеялась. — Наш это дом, наш. Или уже герб не признаешь.

— Нет, Ириш, герб еще как признаю. Просто захотелось, минутку постоять, — сообщил я. Было полез за сигаретами, но решил не задерживать «маму» и кучера. — Кстати, Трубецких усадьба дальше по улице справа, верно?

— Нет, слева. Саш, ты вообще удивляешь. Идем, — она направилась к дубовой резной двери.

Дворецкий наш, Кузьма Капитонович, с получением багажа задержался, так что встречала господ Марфа Тимофеевна с сестрой Дарьей Тимофеевной, служившие здесь издавна еще при моем отце. Обе женщины миловидные, лет пятидесяти, худенькие и плавные в движениях, мягкие в разговоре. Еще здесь имелась горничная Зиночка, чернявая улыбчивая девица, к счастью, не в моем вкусе. Скажу вам более: я знал, что в прислуге имеется девушка двадцати лет, и очень опасался, что и на нее западу. Но обошлось — Перун миловал. Так себе она. Кстати, Зина гречанка и по наивности молится Зевсу, которого Перун по лбу молнией шмякнул. Разве не глупо?