Жесть оцинкованная

Но мне уже не жалко таких россиянчиков. Умный россиянчик всегда или свалит за бугор или сворует. А остальные это производственный шлак совка, уродливая отрыжка социализма, честные люди без хребта. Честность дали, хребет вынули. Кому нужны эти жалкие неприспособленные людишки, мякиши? Сейчас жёсткое время для нашей нефтяной стописят милионной страны, выживает лишь сильнейший, т. е. откатчик. И если программистишко не врубается, что проходя мимио чОрного джипа строителя надо вынуть книжку фаулера из под мышки, вытащить жирный мешок откатного менагерка-бетонщега, и брутально хуячить его арматурой в ебало а книжку затолкать в очко, что бы срать не мог месяц, то туда и дорога нашему программистишку, к тёплой трубе теплоцентрали водоканала, а там и в гробик. Если народ не понимает, что откатчики и ворьё гробит всю страну, взвинчивая цены, и не путин должен с ними бороться, а сам народ, то срал на такой народ я с великой колокольни. Я не дурак, не программистишко, свой откат найду. А вы дохните, рабы!

За каждый камент пол камента откат в ваш бложегъ;-)

Ваш откатный ганс.

О плацкарте: Петербург-Россия-Петербург

PlatzKart это посадочный талон в российскую действительность. Путевые заметки.

Туда

Петербург, московский вокзал. Бомжи, хачи, комната матери-и-ребёнка в мегаполисе без матерей и ребёнков, менты с цепким фильтрующим взглядом, непонятные охранники в непонятной форме, магазин цветов заснувший в розах, но готовый проснуться игровым залом, уработанные офисные крысы из пригородов расползаются по домам на железных электричках, вонючий сортир, находимый по запаху.

Сверка паспорта и билета, как в ментовке, добро пожаловать в вагон. Банка джин-тоника, пью в тамбуре, вижу ментов, что любят за пять минут до отправления пообщаться на тему распития в общественном месте. Молоденькая блядь в блядовской дольчегабановой одёжке сосётся со старым хачом, изображающим успешного бизнесмена и нервно посматривающий на часы: дома ждут. Имена модных ресторанов, дорогих шмоток, тёплых пляжей, заливистый но прокуренный смех девушки и павлинье сияние хача. Две души погрязшие во лжи ради взаимно выгодного общения.

Обводный канал отсёк старый город, вечно ремонтируемые американские мосты, краешек александро-невской лавры, из за жёлтых экскаваторов, яростно закатывающих строительные деньги в грязь болот, копошащиеся и тревожащие могилку Собчака. Родной невский район, Навалочная, Фарфоровская, умирающие названия прошлого города. Гнилые корпуса бывшего индустриального величия страны стоят перевёрнутыми дуршлагами над разворованным нутром. Оптовые рынки просроченных сникерсов, алмазный блеск автосалонов, пустая сортировка. Любимая игрушка для машинок — серая громада КАДа. Пробки. Многокилометровые пробки новых иномарок. Оторванный ломоть рыбацкого втыкающийся в наркоманский Колпино и депрессивный Металлострой. Мелкая блядушка сняла гору косметики, надела жуткие жирооб-хватывающие треники и звонит в деревню маме обсуждая отеление поросят, «О» кает в разговоре, пьёт дешёвое пиво и заедает жирной курицей из дольчегабановой сумки. Все благолепно слушают шансон, заботливо составленный поездным диджеем.

Час езды и Россия. Бескрайние просторы лесов и болот, докуда рука из окна докинет зва-ленные пластиковым мусором, вымирающие пустые деревни, деревянные дома цвета земли, рассыпающийся карточный домик бывше успешных колхозных коровников, одинокий ржавый трактор посреди заросшего поля провожает закатное солнце. Поезд стыдливо быстро проезжает мелкие деревни, как будто их нет. Не дело людям смотреть на умирающих старушек. Стоим, пропускаем зело важный поезд Петербург-Москва, с надутыми пузырями откормленных свиных рыл управленческого пошиба, которые сидят в ресторане своего самого важного поезда, глушат бодяжный коньяк по космическим ценам и смотрят рыбьими глазками в огромную по размерам и морковную по цвету газету Деловой петербург, равно как если им пять минут туда не смотреть, неминуемо случится кризис и всё пойдёт на перекосяк. Поезд с мигалками проехал, мы выползаем из тупика. Бологое, межстоличная проститутка, местные нищеброды облепляют всякого вышедшего столичного гостя и насильно впаривают копчёную рыбу из местного Ашана по ценам елисейских полей, французская аллегория в российском исполнении. Хилая Волга Твери. Это она дальше по русски отнимет всё у других рек, а в Твери она ручеёк. Скоро москвабад, надо спать.

Москва врывается в окна всем сворованным на руси светом и будит пол вагона. Ночью москва как рождественская ёлка, или как продажная тётка. Однако народец то спит выжатый в душегубке офисов, поэтому машинок мало и людей мало. Площадь трёх вокзалов, эпицентр бомжатской россии. В вагон вваливается пьяный в жопу лысый россиянчик и изрядно мятый молодой военный. Тёплую компанию принимает не менее тёплая компания наших проводников, уже употребившая в деле знакомства с проводницами из соседнего вагона. Поехали.