Жесткокрылый насекомый

— Что ты вечно кривляешься, как маленький? Можно проще. У нее сердечная недостаточность. Положить в больницу и перепутать лекарство.

— Откуда знаешь?

— Я о ней справки наводила. Работа у меня такая, нечего так смотреть.

— Так, — Лопаницын встал. — Предлагаю разбежаться. Никто ничего не слышал. У меня и так дел по горло, а я тут с вами, сударыня, убийство лысого в подвале обсуждаю.

Да и время уже было далеко за пять пополудни. Договорились встретиться завтра, на свежую голову.

Но встретились они уже сегодня вечером, при обстоятельствах драматичных и фантасмагорических.

Леня закончил работу около половины шестого и начал уже собирать инструменты, как его внимание привлек шум с улицы. Он поглядел вниз и обалдел.

Во дворе толпились дети, никак не меньше двухсот. Ну, может, и меньше, однако молодому человеку не пришло в голову пересчитывать пузатую мелочь.

Кроме детей, во дворе собралось взрослого народу — не протолкнуться.

— У вас тут что — в лагерь детей провожают? — спросил Бухта у хозяйки. — Не поздновато ли?

Марина Васильевна в сильнейшем душевном волнении выглянула с балкончика — и обомлела. Они пришли сами, даже те, кто был в приюте!

— Спасибо. Большое спасибо! Ты уже все? До свидания.

Она вытолкнула оторопевшего парня из квартиры и выбежала на улицу сама.

— Зайцы! Зайцы, домой!

— Мама! — крикнули «зайцы» и бросились к Марине.

Народ во дворе заволновался:

— Ни хрена себе кроличья ферма!

— Эй, училка, шкурки почем?

— Милицию, милицию надо!

Таисия Павловна Ферапонтова уже вовсю названивала родственнику, но и без него к дому подъехало несколько «скорых», пожарный расчет и знакомый уже «пазик» с опергруппой.

— Что случилось? Почему толпимся? Пожар, кража, убийство?

— Да тут к одной толпа ребятишек подвалила, мамой зовут.

— Где ребятишки?

— А вон… Эй, только что ведь здесь были! Да они к ней домой пошли, она домой их звала!

— Много ребятишек-то?

— Да не поверишь — человек двести!

— Ни хренассе!

Родители Марины Васильевны и ее сестра тоже вышли во двор, и были свидетелями, как их дочь и сестра зазывает ребят и как те зовут ее мамой.

— Что такое?.. — открыла рот Наташа.

— Сбрендила, б…дь, совсем, — выругался Дедка.

Вскоре прибежал Лопаницын. Оперативники сказали ему несколько нежных слов, тот в долгу не остался, потом появились Геращенко и Распопова с Боборыкиным, и начальство приехало, и ОМОН подогнали, потому что народу вокруг скопилось больше, чем на первомайской демонстрации.

— Сколько детей?

— Сто двадцать семь.

— Ох…еть, — сказало начальство. — В двухкомнатной квартире?

— Сами удивляемся.

— Может, секта какая? ОМОН готов к штурму?

— Какой штурм?! Там малявки по пять-семь лет! Старшему, наверно, есть двадцать, но он даун не е…аться!

— Там перекрытия не выдержат. Надо срочно эвакуировать жителей!

— Родственников, родственников на переговоры пошлите!

Пиворас проснулся от невероятного шума во дворе и вылез узнать, в чем дело. Дело пахло керосином, и не требовалось большого ума, чтобы связать одно с другим и понять, что добрую тетку надо спасать. Сам он ничего сделать не мог, но Альбин Петрович прекрасно знал человека, который мог многое, если не все.

Мама.

…Одинаковы-с-лица просто обалдели, когда барчук вернулся домой сам.

— Мама дома?

Просто Коля кивнул. Коля-второй внутренне подобрался: весь вид барчука говорил о грядущих неприятностях.

Альбин прошел в дом и обнаружил Лиану Степановну в кабинете о чем-то яростно спорящей по телефону.

— Мама… — позвал Пиворас от порога.

— Подожди, я занята! — оборвала она. — Нет, не вам!.. Я не понимаю, чем вызвано подобное…

Тут она крутанулась в кресле и уставилась на Алика.

— Я вам завтра перезвоню, — упавшим голосом сказала она и положила трубку. — Алик, ты вернулся? Сам?

Алик не прошел в кабинет. Опершись о косяк, он взахлеб, путаясь и заикаясь, рассказал про добрую тетку, что она в беде и что сейчас ее будут убивать… А мама слушала, не перебивая, эту галиматью и кивала, и глаза у нее блестели… и щеки тоже…

Потом она сказала:

— Нет.

И Пиворас чуть не подавился всеми словами, что собирался еще сказать.

— Почему?

— Алик, это милиция. Это закон, это сила. Я не могу идти против такой силы.

Альбин Петрович готов был плакать. Он не ревел, когда его избивали на улице, не ревел, когда нечего было жрать, но сейчас очень хотелось залиться слезами. Мама права. Но можно ведь попробовать.

— Мама, ну пожалуйста. Я больше не буду убегать, никогда-никогда! Ну сделай что-нибудь!

Лиана Степановна только головой качала.

Так они плакали друг против друга, минуты две, не больше… а потом Пиворас сказал:

— Ладно, я тогда пойду. Не теряй, я вернусь сегодня. Честно.

Мама кивнула: верю, ступай.

В квартире у Марины Васильевны царили мир и покой. Непонятные дела с пространством: все где-то устроились, и никто никому не мешал.

Евгений кашеварил на кухне, не обращая решительно никакого внимания на шум с улицы.

Зато Марина обращала. Она смотрела, как подъезжают служебные машины, как курит у соседнего подъезда команда здоровенных мужиков в камуфляже и черных масках.

Зазвонил телефон.

— Да!