Жестокая любовь государя

Миновав Живодерный двор, выехал на Ходынское поле, поросшее бурьяном и чертополохом, а далее прямиком на Тверскую дорогу, к которой спускалась Ямская слобода. Селение было крепкое, одних дворов сотни две. А скота и вовсе не сосчитать: когда пастух выгонял коров на луг, то на добрый час стадо могло перегородить всю дорогу.

– Созрело, поспело, кому девка надобна?! Созрело, поспело, кому девка надобна?! – Отрок правил телегой, на которой, подмяв под себя пук соломы, тряслась девица лет двадцати пяти. – Эй, служивый, баба в хозяйстве нужна? – заорал парнишка, заприметив Гришку. – На все руки мастерица: прядет, ткет, кружева такие плетет, что засмотришься. Щами закормит! Когда борщ варит, так к нам на залах вся деревня сбегается. Лучше тебе и не сыскать, – напирал малец, разглядев на лице Скуратова толику замешательства.

Парень походил на купца, который во что бы то ни стало хотел всучить бросовый товар простофиле-покупателю.

– Ежели она такая мастерица, что ж в девках-то задержалась? Перестарок ведь! – приглядывался к дивчине молодец, как покупатель к товару, с тем расчетом, чтобы сбить цену.

Девка была круглолица и пышна. Как раз такая, какие особенно нравились Григорию. Одно седалище занимало половину телеги и, свесившись с края, грозило плюхнуться на землю.

Толстуха жевала стебелек ромашки и напоминала добрую корову, а смышленые глазищи остановились на веснушчатом лице Скуратова-Бельского. Баба словно примеривалась – а каков же молодец на вкус?

– Ты посмотри на девицу, служивый! Разуй зенки поширше! – спрыгнул с телеги отрок. – Как кругла! Как мясиста! Если б она мне сестрой не доводилась, так сам бы женился! Такие телеса, как у Парфении, еще и поискать нужно! Двадцать верст проехал, а такой бабы, как моя сестра, так и не увидел.

– Двадцать верст проехал, и нигде ей женихов не сыскалось?

Баба и вправду была для хозяйства справная – нагружай на нее хоть телегу дров, все выдюжит! А пронести в руках бочку с водой, так это и вовсе пустяк. Такая баба для мужа опора.

– Не нашлось, – горестно вздыхал отрок. – Двадцать верст проехал, только трех бобылей и повстречал. Один ходит едва, а два других холостыми хотят помирать. Уж больно хороша сестра, жаль, что пропадает. Коли ты, служивый, не возьмешь, так придется в монастырь свести. Постриг примет, – загрустил парнишка.

– Что же ты ее сватаешь, а не отец?

– Как отец помер, так я в семье старший стал. У меня шесть сестер, и я за всех в ответе. Двух сестер в прошлом году по дорогам возил, так их сразу подобрали, а вот с ней второй день маюсь. Был один вдовец, взять Парфению собирался, так ему приданого захотелось. Вот на том и расстались. У сестры, кроме покосившегося амбара, больше никакого приданого не сыскать. Вот если б нашелся добрый человек за так ее взять. Может, ты смилостивишься, служивый? – с надеждой спрашивал отрок.

– Да стара она больно для меня, – махнул рукой Гришка. – Я ведь молодец ого-го!

– Ну где же стара?! Где же стара?! Ты не на рожу смотри, ты телеса разглядывай. Эй, Парфения, подними платье, покажи красоту! – строго распоряжался сорванец.

Баба чуток подвинулась на телеге и показала крепкие толстые ноги.

– Вот, – скромно опустились коровьи ресницы.

– Видал! Где ты еще такое увидишь?

– Да, пожалуй, нигде, – сильно поколебал Григория своей решимостью отрок.

А почему бы и впрямь не ожениться? Батянька помер, и хозяйство пришло в упадок, а вот с этакой девахой можно из запустения подняться. А какое удовольствие, видать, ее за титьки щипать!

– Беру твою девку! – махнул дланью Григорий, сдаваясь. – Краснобай ты! Тебе только товар дерьмовый с базарных лавок продавать.

– Парфения баба не дерьмовая! – резонно заметил отрок. – Ты мне за такую хозяюшку еще в ноги низенько поклонишься. Парфения, чего телегу мою отираешь?! Слазь! Мужика я тебе отыскал, слушайся его во всем.

Качнула баба бедрами, и телега запросила пощады долгим и выразительным скрипом.

– Девка аль нет? – поинтересовался Гришка.

– Девка, – едва пробился сквозь щеку румянец.

– Служивый, мы теперь с тобой родственники, – не унимался отрок. – Ты бы мне за сестру три рубля дал. Ты с нее поболе получишь, когда она по хозяйству начнет прибирать.

– Дулю тебе под нос, а не три рубля! Столько я на государевой службе и за неделю не имею. А коли хочешь по-родственному, так ко мне поедем, там и разопьем красного винца.

Это предложение отроку понравилось, и он, развернув телегу, поехал вслед за Григорием по Тверской дороге.

Парфения родила двух дочерей, которые, в отличие от дородной родительницы, выглядели неимоверно худыми, и если бы не резвость, делающая их похожими на вращающееся веретено, девочек можно было бы принять за хворых. Ликом девицы напоминали мать – были так же круглолицы и точно такие же хохотуньи.

Не сразу Иван Васильевич обратил внимание на Скуратова. Бывало, по несколько раз в день мимо проходил и взирал на стражу как на некое приложение к царским хоромам, словно и не отроки стоят, а чурбаны для кафтанов. А тут однажды ткнул кулаком в плечо и спросил:

– Правда, что валун в пятнадцать пудов поднять сумеешь?