Жестокая любовь государя

Третий медведь, самый маленький и верткий, догонял челобитчиков, раздирал им лица и сразу терял интерес.

Силантий видел, как Нестер оступился. Он еще успел заметить его глаза, полные ужаса, и сразу живая огромная туча накрыла его, растоптав лапами. Царская площадка наполнилась мольбой о помощи, предсмертными стонами, руганью. Вокруг посмеивалась челядь, а сверху Иван потешался над беспомощностью холопов. Кто-то пытался защищаться, закрываясь руками, но это только будоражило зверей, и новый приступ хохота доносился на царскую площадку, когда медведь единым ударом лапы срывал с лица кожу.

Чеканщик попытался пробраться через выставленные колья, но караульщики, разодрав на нем кафтан, вытолкнули вновь к медведям.

На царской площадке застыли трупы, стоном исходили покалеченные; с неестественно заломанными за спиной руками помирал Нестер. Медведи все не унимались – разгоряченные свежей кровью, они трепали даже мертвых.

Силантий увидел смерть в виде рыжего медведя, который уже поднялся во весь рост, чтобы навалиться на него всей тушей. Чеканщик рассмотрел окровавленную пасть, большие черные злобные глаза. Он даже успел разглядеть небольшую плешь на рыжей шерсти около самого уха, видно, полученную зверем в одном из поединков. Силантий почувствовал, как замер двор, чтобы сполна насладиться предстоящим зрелищем; мгновение понадобилось новгородцу, чтобы оторвать надорванный рукав и бросить его прямо в злобную морду зверя. Медведь сграбастал подарок лапами, потеряв всякий интерес к человеку. По двору прокатился не то вздох разочарования, не то выдох облегчения.

А зверям теперь наскучила забава, они отошли от поверженных ябедников и, слизывая кровь и мозги с волосатых пастей, уселись в кругу.

Царь, поманив к себе Федора Басманова, наказал:

– Трапезу готовь!

– Слушаюсь, государь. – Окольничий удалился выполнять распоряжение Ивана.

Царь еще некоторое время сидел, рассчитывая увидеть продолжение забавы, но медведи безразлично созерцали груду побитых тел, дворовую челядь и самого Ивана Васильевича. Государь поднялся и, постукивая жезлом по мраморным плитам, скрылся во дворце. Следом за царем потянулись и ближние бояре.

Рынды расторопно ухватили трон и поспешили во-след Ивану Васильевичу.

Когда Красное крыльцо опустело, конюхи, крадучись, добрались до цепей и, разрывая медведям ноздри, потянули за собой.

– Как ты медведя-то ловко обманул! – подивился один из отроков. – Когда он на тебя пошел, думал, подомнет под себя, а ты вон как… выкрутился! Честно говоря, жаль мне вас было, когда мы медведей привели. А если смеялись, так не от веселья, а от страха. На твоем месте и я могу быть, если самодержец осерчает. – И он, потянув цепь, повел за собой присмиревшего рыжего медведя, который сейчас напоминал послушную собачку, следуя за своим хозяином. Силантию уже с трудом верилось, что еще минуту назад его когтистые лапы несли смерть. Только кровь на морде, которая не успела запечься, и шерсть, торчащая во все стороны грязными красными сосульками, напоминали, что это действительно так.

Разомкнулся послушно строй ратников, и сотник, который еще недавно велел наставлять на жалобщиков рогатины, подошел к Силантию, бестолково стоящему посреди площадки, и повинился:

– Не по своей воле, православный. Забава это такая у государя. Может, квасу желаешь испить? Он у нас ядрен!.. А коли вина хочешь, так мы мигом!

– Вина! – стал помалу отходить Силантий.

Один из караульщиков принес братину,[40] доверху наполненную рубиновым вином, и чеканщик, приложившись к ней пересохшими губами, пил жадно, взахлеб, глотал хмельную влагу большими глотками, а она не хотела проваливаться вовнутрь, все стекала по белой сорочке кровавыми густыми струйками. И когда наконец питие было одолено и Силантий почувствовал, что его стало забирать хмельное веселие, он криво улыбнулся и, возвращая братину ратнику, признался:

– Пасть-то у него в крови была, когда он на меня шел. Думал, смерть моя пришла, никак не ожидал, что на государевом дворе богу душу отдавать придется. Однако поживу еще! – И уже совсем невпопад: – Может, душу бес у меня забрал?

Ратники переглянулись и отошли в сторону – видать, умом тронулся. После царских забав такое случается.

Убиенных ябедников уже складывали на телеги. Рядком, один подле другого. На камнях оставались лужи крови, и дворовые тотчас посыпали их опилками. Набралось двенадцать душ, которые уместились на две телеги, тринадцатым был Нестер.

Силантий подошел к сотоварищу. Тот еще дышал и, глядя прямо перед собой, узнал склоненное бородатое лицо.

– Силантий… вот и жалобу я царю подал… Кто бы мог подумать… – Лицо у Нестера было рвано, видать, кровь вытекла почти вся, и сейчас через раны она проступала каплями. – Не думал, что так кончу… Эй! Детишек не успел нарожать, вот об чем жалею. А ты к Яшке Хромому возвращайся. Царская милость хуже немилости разбойника.

Выдохнул глубоко Нестер и помер, а дрожащие руки Силантия сами собой потянулись к его лицу, чтобы прикрыть застывшие веки.