Жестокая любовь государя

– Так, стало быть, говоришь, поймать они меня решили? А боярин Иван Шуйский бородой своей поклялся, что сыщет? Что ж, видно, бороду ему придется подрезать! Я вот что думаю, еще неизвестно, кто из нас двоих на Москве хозяин. Царь Ивашка только ходить учился, когда я по большим дорогам шастал. Проучить его надобно. Я здесь кое-что придумал… Эта затея нам большой куш обещает, только не дрейфь и делай так, как я наказываю.

– Слушаю тебя, Яков.

– Сегодня пойдешь обратно в Москву, повидаешься с Циклопом Гордеем. Скажешь ему, что Яков Прохорович тебя послал. Передашь, что долг его позабуду, если меня во всем слушаться станет. А сделать он должен вот что.

Яшка Хромец даже придвинулся ближе к Силантию и говорил уже в самое лицо. Чеканщик увидел под левым глазом у татя две небольшие рытвинки. «Видать, оспой побило. В волосах седина. В прошлый раз, кажись, ее не было, а может быть, не приметил». Силантию очень хотелось спрятаться от этих вопрошающих глаз. Он боролся с желанием обернуться на красивую хозяйку, еще раз увидеть, как узкое в талии, совсем не по московскому обычаю платье обтягивает тяжелые, налитые здоровой силой груди. Новгородцу понадобилось немало сил, чтобы не посмотреть в ее сторону.

Яшка продолжал, снизив голос до шепота:

– Пусть возьмет своих людей и подожжет дома, что вокруг царского дворца стоят. Они прогорят, а потом на царские хоромы перекинутся, а уж затем и на царев двор. В домах смердов добра мы никакого не сыщем, а вот у бояр, я думаю, разживемся. Это куда прибыльнее, чем черепа кроить кистенем на большой дороге. Как бояре и царь с Москвы съедут, пусть он мне тотчас об этом даст знать. Вот тогда я в Москву и наведаюсь.

От страха у Силантия пересохло в горле. Нужно было поддакнуть Яшке Хромому, но слова застряли в глотке и не желали прорываться наружу.

– Когда в Москву идти? – вымолвил наконец чеканщик.

– Чего с хорошим делом затягивать? Сегодня же и пойдешь! А теперь ступай. Выспись перед дорогой.

Силантий вышел из дома и присел на ступеньки крыльца. В лесу было прохладно, из трубы домины Яшки Хромого в темное небо поднимался белесый дым, который не желал растворяться и поэтому, скопившись огромным облаком, накрыл лохматой шапкой поляну и край леса.

Новгородец не услышал, как отворилась дверь, выпуская на вольный воздух комнатное тепло, и вслед за этим раздался голос:

– Силантий, ты здесь?

Чеканщик до того не слышал голоса Яшкиной приживалки, но такие нежные звуки могли принадлежать только ей. Если баба хороша, то и голос у нее должен быть красив.

Силантий обернулся и увидел ее. На девице было платье, которое даже в московских посадах могло показаться бесстыдным, но ее оно только красило.

– Здесь! – волнуясь, отозвался Силантий.

Он даже привстал, дабы лучше рассмотреть красавицу. Силантию подумалось, что, если она шагнет к нему, тогда для него уже не будут страшны угрозы Яшки Хромца.

Женщина подошла еще ближе.

– Меня зовут Калиса, это значит красивая, – произнесла она ласково, сейчас голос ее звучал особенно греховно. – Яшка спит. Я дала ему крепкого настоя, и он не пробудится до завтрашнего вечера.

– Ты колдунья!

– Немного, – улыбнулась девица.

В том, что она ведьма, Калиса могла бы и не признаваться, это было видно и без того. Только нечистая сила могла наделить бабу такой красотой, чтобы затем ввести ее во грех. Именно в бабе бес видит своего проводника и только с ее помощью способен проникнуть в душу молодца. Бежать бы нужно от прекрасного видения, как от Содома и Гоморры, да ноги не идут, словно приросли к крыльцу от колдовских слов, а может, просто давно Силантий не ведал женской ласки.

– Пойдем со мной, – коснулась она теплыми пальцами его ладони. Кровь отошла от рук и прилила к сердцу. Чеканщику сделалось холодно, но он послушным телком последовал за Калисой. – В лес пойдем, там нас никто не заприметит.

Они все делали так, будто договорились заранее. Сразу за избой высился лес, который укрыл их густой тенью.

– Ты меня обними, – пожелала Калиса, повернув свое лицо.

Новгородец едва справлялся с онемевшими, остывшими руками и старался прижать красавицу крепче, но получалось неумело и робко, а та подбадривала:

– Вот так, Силантий, вот так…

Чеканщик осторожно мял ее груди, чувствуя под пальцами крепкую обжигающую плоть. А потом торопливо стал стягивать с Калисы платье.

Некоторое время Силантий наслаждался невероятной белизной ее тела, полными ногами, гибкими руками, шеей – все в ней было манящим и запоминающимся, – а потом опрокинул девицу на траву.

Большой московский пожар

По округе разнесся слух, что Василий, прозванный в народе Блаженным, ходит по Москве и глаголет всякому, что через два дня будет пожар. Блаженному якобы третьего дня было видение, в котором апостол Павел предупреждал о беде. Говорил, что пожар начнется в Воздвиженском монастыре, откуда перекинется на Кремль, рассыплет каменные палаты великого князя и спалит почитай весь город.