Жестокая любовь государя

День обещался быть удачным, и Иван решил встретить его весело. Анастасия Романовна просила сделать двоюродного брата окольничим. Иван Васильевич усмехнулся, вспомнив о том, что он приготовил сюрприз всем Захарьиным. А сейчас самое время, чтобы научить пономаря звонить так, как следовало бы. Видать, малой еще, не обучен.

Иван Васильевич обладал сильным голосом, а когда по малолетству, забавы ради, случалось петь на клиросе,[43] то он поражал певчих и дьяконов своей музыкальностью. А однажды митрополит Макарий, обычно скуповатый на ласковое слово, не то в шутку, не то всерьез обронил:

– Эх, хороший певчий из тебя, Ванюша, получился бы! Да вот чином не вышел. Государем уродился. Вижу, как ты петь любишь и «Аллилуйю» лучше любого певчего протянешь. Голосище у тебя такой, что только в церкви служить.

Иван и сам чувствовал, что церковное песнопение ему дается на удивление легко, и там, где певчие фальшивят, царь легко схватывает нужную интонацию. Красуясь своей способностью перед челядью, он с удовольствием учил певчих вытягивать нужный лад.

Десятилетним отроком, шастая без присмотра по двору, царь сошелся со старым, известным на всю Москву пономарем, который кожей пальцев чувствовал сплав меди и серебра, дивно певший под его умелыми руками. Он-то и научил малолетнего Ивана Васильевича звонить так, что от великой радости распирало грудь, и вряд ли находился равнодушный, слышавший столь чудное звучание. И сейчас, потешая челядь и бояр, Иван взбирался иной раз на колокольню и ошалело, подобно безродному отроку, бил в колокола.

Пономарь обомлел, когда увидел царя, поднимающегося по лестнице. Сейчас Иван не выделялся среди прочих – на нем обычная монашеская ряса, клобук,[44] натянутый на самые глаза. Только уверенная царственная поступь и величественная стать отличали его.

– Батюшка, – посмел прервать колокольный звон пономарь. – Честь для меня какая великая! Неужели сам звонить будешь?

– Буду, – отозвался царь, – ты сойди вниз и слушай, как в колокола бить пристало.

Иван Васильевич любил звонницу не только за радостную музыку колоколов и за прохладу меди, которая могла обжечь пальцы; отсюда он любил смотреть на Москву – за крепостной стеной посады, извилистая гладь рек. Однако и этим не заканчивались его владения, они уходили дальше в лес, в поля и терялись на границе неба.

Голуби, взбудораженные звоном, летали над крышей колокольни, и Иван слышал беспокойное похлопывание крыльев.

– Бом! Бом! – принялся раскачивать язык колокола Иван Васильевич.

А внизу собиралась челядь.

– Глянь! Никак ли сам царь с колокольни звонит!

Не всякий день можно такое увидеть.

Благодушное настроение

Целый день царь пребывал в благостном состоянии. К обеду повелел приготовить свое любимое блюдо: осетра, запеченного с луком, а поверх чтоб икра белужья. Повара расстарались: кроме тушеного осетра были поданы лебеди, которые стояли на столе подобно живым, расправив широкие закопченные крылья. И вот кажется, подует сейчас ветерок – и вынесет птиц на волю через распахнутое окно. На блюдах ровной горкой навалены телячьи языки, а в горшках лапша с зайчатиной. Сытно пахло растертым чесноком, запах лука разносился по всему дворцу, напоминая о трапезе царя всему двору.

В коридоре рассыпали маринованный горох, и рыжая, с белыми пятнами кошка воровато слизывала с пола зеленые сочные пятна. Неожиданное угощение пришлось по вкусу, и она долго не покидала этот закуток, полагая, что незадачливый стольник споткнется здесь вновь, на радость ее урчащему желудку.

Из трапезной палаты то и дело доносился хохот. Царь веселился от души, и его смех охотно поддерживали бояре. Вдруг дверь приоткрылась, и показалась косматая голова Федьки Басманова:

– Живо за царицей! Государь Иван Васильевич наказал!

Один из караульщиков опрометью бросился выполнять распоряжение. Он поскользнулся на том месте, где был рассыпан горох, перепугал кошку и, вызывая смех у Басманова, чертыхаясь, поспешил дальше.

Скоро в сопровождении стольничего появилась Анастасия Романовна. Царь встретил женушку ласково.

– Здравствуй, Настенька, заждался я тебя с боярами. Вот посмотри, какого лебедя для тебя приготовил, – ткнул пальцем государь в кривую шею птицы. – А еще у меня для тебя особенный подарочек имеется. Говорила ты мне вчера, Настенька, чтобы я братца твоего двоюродного окольничим сделал. Во дворце ты его желаешь видеть.

– Говорила, государь, – опустила царица глаза, смущенная общим вниманием.

– Так вот, я ему честь сделал, среди нас он сидит, за царским столом трапезничает.

Анастасия обвела взглядом обеденный стол, за которым сидели бояре и окольничие, но Василия не увидела. Неужно пошутил царь?

А Иван Васильевич продолжал еще более ласково:

– Или братца своего разлюбезного признать не можешь? Среди бояр он сидит. Эй, Василий, подай голос, покажись сестре!

– Здесь я, государыня-матушка, – хмуро проговорил Захарьин. – Только не туда ты смотришь, повернись ко мне!