Дневники Виктора Клемперера стали памятником высокому человеческому мужеству, достоинству подлинного интеллигента. «Невыразимый гнет и отвращение, исходящие от продолжающегося режима», приводили автора к неожиданному, казалось бы, выводу: «Я гораздо больше ощущаю стыд, чем страх, — стыд за Германию»[881]
.Автору стыдно за немцев, которые «в большинстве своем предпочитают фюрера и рабство и желают смерти науке, свободной мысли, духовности и евреям» «В немецком народе так много летаргии, так много безнравственности и прежде всего так много глупости»[882]
. Главной идеей дневника становится идея национальной ответственности немцев перед будущим: «Я не верю больше в здоровую психологию народа. Все, что я считал не свойственным немцам: жестокость, несправедливость, лицемерие, массовый психоз — до полного одурения, — все это сегодня здесь процветает… Народ безмерно порабощен и одурманен лживыми измышлениями идеалистически-националистического толка — если когда-нибудь и придет конец, он будет стоить Германии много крови»[883]. Клемперер задает главный вопрос — вопрос, обращенный к нам: «Каков же он на самом деле — истинныйБез записей Клемперера, без его свидетельств и предупреждений трудно представить изучение истории нацистского режима. Но в значении дневников есть еще одна немаловажная грань: они послужили черновиками для подготовки классического исследования Клемперера об официальном языке нацистской Германии — важнейшем средстве манипулирования общественным сознанием. Книга «LTI. Язык Третьего рейха»
Очевидна органическая взаимосвязь между дневниками и «книгой о языке Третьего рейха». «Моим балансиром, — писал Клемперер, — все эти годы был дневник, без которого я сто раз мог бы рухнуть вниз. В минуты, когда меня охватывали чувства безнадежности и омерзения, в бесконечной скуке механической работы на фабрике, у постели больных и умирающих, на кладбище, в собственной беде, в моменты унижения, во время сердечных приступов — мне всегда помогал приказ самому себе: наблюдай, изучай, запоминай, что происходит, завтра все представится тебе в другом свете; зафиксируй, как ты это видишь, как на тебя это действует. И очень скоро этот призыв стать выше ситуации отлился в четкую тайную формулу:
Дискуссии 1990-х гг. о нацистском прошлом — это, по существу, споры о перспективах Берлинской республики, споры о том, сохранятся ли в основе будущей германской внутренней и внешней политики принципы демократического, социального и правового государства.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
«Я ХОЧУ ЗНАТЬ ВСЮ ПРАВДУ»
В 1995–1999 гг. на улицах и на площадях трех десятков немецких городов можно было наблюдать одну и ту же картину — очередь у входа в здание, где размещена документальная выставка, название которой обозначено на заметном издалека щите с непривычными для ФРГ словами: «Война на уничтожение. Преступления вермахта в 1941–1944 гг.».
«Война на уничтожение»… Формула едва ли не шокирующая: о бедах, причиненных немцами народам Советского Союза, о целях и методах гитлеровской агрессии против нашей страны в сегодняшней Германии пишут и говорят не очень охотно и, как правило, применяя иную лексику. В ходу, например, словосочетание «война на Востоке» — никого вроде бы не задевающее, но несущее столь же определенный идеологический заряд, как и конструкция «война двух диктатур».
Передвижная документальная экспозиция о преступлениях вермахта была подготовлена Гамбургским институтом социальных исследований. Идея экспозиции неразрывно связана с деятельностью директора института Яна Филиппа Реемтсмы, получившего миллионное наследство, — ученого, человека независимых суждений. Институт был основан в 1984 г. как частный научный центр. Он располагает первоклассной библиотекой, архивом, издательством, выпускает собственный журнал, серии книг и брошюр. Программа института, если ее сформулировать коротко, состоит в исследовании феномена современной цивилизации методами синтеза современных наук: социологии, политологии, истории, культурологии.