Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

Душой выставки, ее непосредственным организатором был Ханнес Геер, сторонник левых убеждений, активный участник студенческих выступлений 1968 г. Он, в отличие от иных тогдашних молодежных лидеров, сохранил мятежный дух и независимость суждений. «Я стремлюсь, — говорил мне Геер, — не к тому, чтобы выносить приговор, но к тому, чтобы изучить, как и почему происходили трагические события. Нужно помешать их повторению».

Для реализации проекта был сформирован международный коллектив ученых — 29 авторов из 6 стран (ФРГ, Великобритания, США, Израиль, Австрия, Латвия; увы, для участия в проекте не были привлечены российские историки). Исследователи опирались на принципиально новую источниковую базу: документы были извлечены из фондов государственного военного архива ФРГ во Фрайбурге, часть анализируемых и опубликованных учеными материалов обнаружена Ханнесом Геером и его коллегами в архивах Москвы, Подольска, Минска, Риги и других городов бывшего СССР. Без новых отношений между Германией и Россией, без перехода наших архивохранилищ (хотя бы частично) к режиму открытости был бы, очевидно, невозможен нынешний высокий уровень исследований немецких ученых об агрессии Третьего рейха против СССР. Итогом реализации проекта стали не только экспозиция, но и выпущенный в 1995 г. под редакцией Ханнеса Геера и Клауса Наумана сборник «Война на уничтожение»[888] объемом около 700 страниц.

Выставка — это только верхушка айсберга, только часть фундаментального исследовательского проекта «Вермахт и нацистские преступления». Задачи научного проекта были определены следующим образом:

— дать последовательно научную трактовку комплекса «вермахт — нацистская система — война на уничтожение», раскрыть активную роль командования немецких вооруженных сил в утверждении на оккупированных территориях Европы, прежде всего Советского Союза, «системы разбоя, террора и опустошения»;

— показать, что преступления, совершенные солдатами, офицерами и генералами вермахта, отражали «общий процесс социальной варваризации» в национал-социалистической Германии;

— выяснить причины вытеснения преступлений вермахта из социальной памяти ФРГ, реконструировать «психограмму коллективной интерпретации прошлого», изучить факторы, приведшие к стабильности «мифа о неполитическом вермахте», к формированию в западногерманской историографии «шкалы стереотипов — от утверждений о бессилии вермахта и превращении его в жертву режима до трактовки его действий как “оборонительной битвы” на Востоке»[889].

Почему осью дискуссии о нацистском режиме оказалась именно проблема «вермахт и военные преступления»? Может быть, такой поворот дискуссии в ФРГ не очень понятен нашим соотечественникам: ведь для жертв развязанной немцами войны на уничтожение не имело значения, являлись ли их палачами военнослужащие вермахта, СС, айнзацгрупп, полиции или других формирований. Все они были на одно лицо — немцы, фашисты, напавшие на страну, убивавшие ее жителей, уничтожавшие города и села.

Германское общество явно не было готово к восприятию тех, говоря словами Льва Толстого, «злых истин, которые, бессознательно таясь в душе каждого, не должны быть высказываемы»[890]. В социальном сознании Федеративной Республики доминировало представление о том, что вермахт вел против Советского Союза «чистую войну», которая не вступала в противоречие с международными правовыми нормами. Что же касалось очевидных преступлений на оккупированных территориях СССР, то они привычно относились на счет нацистских карательных формирований. Вина за агрессию и ее провал перекладывалась на фюрера, криминальные акции объявлялись привилегией «грязных СС», а вермахт именовался высокопрофессиональной армией с незапятнанной репутацией. Одна из западногерманских газет констатировала: «Вермахт и нацистское государство, война и Холокост, железный крест и свастика — эти понятия тщательно отделяются друг от друга в подсознании нации»[891]. Опровергая аргументы апологетической историографии, Вольфрам Ветте указывает: все «преступные приказы», связанные с нападением на СССР, были разработаны «не какими-то нацистами, находившимися вне рядов вермахта, но офицерами в органах высшего военного командования»[892].

Для историков, для общественного мнения обращение к криминальной роли вермахта играет особую роль. Парадоксальный аспект ожесточенных дебатов вокруг выставки состоит в следующем: базовые факты, которые легли в основу экспозиции, были известны и опубликованы в трудах немецких историков, но нежелательные реалии просто не воспринимались общественным мнением. Очевидно, дело было не в уровне исторических изысканий, а в уровне исторического сознания германского общества. Можно полностью присоединиться к тезису Ральфа Джордано: «Прорыв к публичной дискуссии и снятие многих табу потребовали времени, равного жизни двух поколений»[893].