Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

Во второй половине 1960-х гг. в Федеративной Республике на арену научной и политической деятельности вышло новое поколение, не имевшее непосредственного опыта нацизма, но непримиримое ко лжи о прошлом. «Во времена Аденауэра, — отмечал «Der Spiegel», — родилась новая генерация, склонная анализировать и спрашивать. Ведь период 1933–1945 гг. выглядел, с их точки зрения, как огромная черная дыра»[397]. Велер справедливо указывал позднее, что совесть молодежи, ее «новая мораль не могла примириться с уклончивыми ответами, с продолжающимся вытеснением памяти о прошлом»[398]. Брахер, отнюдь не симпатизировавший этим юношам и девушкам, назвал их «поколением жесткой критики и ревизии, бунта и реидеологизации»[399].

«В благоустроенных квартирах западных немцев, — писал после посещения ФРГ советский публицист и переводчик Лев Гинзбург, — вдруг зазвучало эхо далеких выстрелов, там, в Керченской яме, в Бабьем Яру, в балках смерти, в глубине тюремных дворов, в камерах пыток. Молодежь, словно очнувшись, вопросительно взглянула на старших: кем вы были?.. кто вы?.. Непережеванное, загнанное вглубь прошлое набухало, превращалось в гнойник…»[400].

Видимо, немецко-английский исследователь Ральф Дарендорф был едва ли не первым, кто указал на значимость для исторического сознания ФРГ фактора смены поколений. В 1965 г. он констатировал: «Сломлено глухое и долгое молчание, и преодоление прошлого становится серьезным… Новое поколение может ставить вопросы, не опасаясь, что ответы чувствительно затронут самих себя… Только 20-летняя дистанция помещает прошлое в новое измерение»[401]. Hopберт Фрай писал о «поколении, рожденном духом критики национал-социализма»[402].

У студентов западногерманских университетов неожиданно, казалось бы, проснулся значительный интерес к коричневому прошлому. По требованию академической молодежи во многих высших учебных заведениях были прочитаны курсы лекций по истории национал-социализма. Лучшая часть родившихся уже после войны юношей и девушек Западной Германии и Западного Берлина стремилась разобраться в истории своих отцов, овладеть знаниями, необходимыми в ходе противостояния нацизму и неонацизму. Им пришлось извлекать уроки не только из истории Третьего рейха, но и из истории забвения Третьего рейха. Непривычная самостоятельность студентов, их четко выраженное стремление к истине вызвали тревогу, а кое-где и панику среди профессуры старого призыва.

Недовольство молодежи, первоначально направленное преимущественно против закоснелых методов преподавания, против антидемократического характера системы высшего образования, негодование, стихийно выплеснувшееся на улицы, — все это обернулось тогда поиском новых путей политического развития, новых трактовок прошлого. Это было, по словам одного из историков, «запоздавшее непослушание»[403].

Участники движения рассказывают, что публикации (преимущественно левого толка) о нацистском режиме бойко раскупались на книжных развалах у входа в студенческую столовую Свободного университета в западноберлинском районе Далем.

Идеология студенческих антинацистских акций была достаточно путаной. Нередки были явно упрощенные оценки происхождения и характера фашистской диктатуры, а ФРГ понималась (чего не избежала и советская публицистика той поры) чуть ли не как прямое продолжение гитлеровского рейха. Отсутствие точных знаний о нацистской диктатуре вело к пропагандистскому применению терминов «фашистский» или «фашизоидный», служивших нередко целям разоблачения политических противников. Вспоминается лозунг, который на митингах скандировали студенты западноберлинского Свободного университета: «Капитализм ведет к фашизму — долой капитализм!». В листовке Социалистического студенческого союза (ноябрь 1967 г.), ратовавшего за «антиавторитарное сознание» и «новый классовый анализ», содержалась весьма характерная формулировка: «Постфашистская система ФРГ превратилась в профашистскую»[404]. Искренних сторонников демократии нередко отталкивало от молодежного бунта сочетание марксистской фразеологии и призывов к террору. Настораживало огульно-высокомерное нежелание диалога с представителями старших поколений: «Невозможно говорить с людьми, которые создавали Освенцим». Или: «Мы готовим восстание против поколения нацистов». Широко известный лозунг: «Не верь никому из тех, кто старше тридцати»[405].