Жестокая справедливость

Напрасно он напомнил ей об обстоятельствах их встречи. С другой стороны, так было честнее.

— Ты можешь уйти, — сказал Лагутин. — В любой момент, когда пожелаешь. Я дальше и сам справлюсь.

— Выходит, Испания заманухой была? Морковкой для ослика? Чтобы я помочь не отказалась?

Она была готова заплакать. Лагутин провел пальцами по ее волосам.

— Предложение в силе, — сказал он. — Просто ты не обязана его принимать. Со мной опасно сейчас рядом находиться. И я не обижусь, если ты уйдешь.

— Мне некуда идти, Антон. Отец на порог не пустит, родственников близких нет, подруг я давно нервирую, когда ночевать прихожу или подкармливать меня приходится. — Даша вздохнула и упрямо свела светлые бровки на переносице. — Но я не потому остаюсь, что других вариантов нет. Я хочу остаться. — Она с вызовом посмотрела на Лагутина. — Даже без всякой Барселоны.

— Тогда к тебе будет еще одно задание, — сказал он.

— Сколько угодно.

— Сегодня суббота, — заговорил Лагутин. — Авторынок с раннего утра работает. Я туда мотнусь, а ты квартиру сними. Однокомнатную, на свое имя. Паспорт есть?

— Куда бы я без него делась. Без паспорта сейчас ни шагу.

— Вот и отлично. Снимаешь квартиру, звонишь мне…

— У меня нет мобильника, — напомнила она.

— Теперь есть. — Лагутин протянул ей свой телефон. — Не знаю, с какого номера позвоню, так что ты на все звонки на всякий случай отвечай. Сейчас подзарядим с полчасика и разойдемся.

Он включил двигатель и поставил мобильник на зарядку.

— Что ты будешь делать на рынке? — спросила Даша.

— Сбагрю свою колымагу, — пояснил Лагутин. — Засвечена, а толку никакого. И деньги нам не помешают.

— Я чувствую себя нахлебницей.

— Не выдумывай. На то я и мужчина, чтобы тылы обеспечивать.

— И фронты, — усмехнулась Даша.

— Их тоже, — улыбнулся в ответ Лагутин. — Но тебе тоже баклуши бить не придется. Когда обоснуешься, продуктов набери и всего необходимого. Шампуни, пасту, моющие средства… Ну, ты разберешься.

— Разберусь, — сказала она, принимая из его рук деньги.

— Одежду себе прикупи. Не скупись и не скромничай. В Испанию в таком виде не пустят.

— Я грязная, — согласилась Даша виновато. — Стираться негде было, разве что под краном что-нибудь ополоснуть.

Она по своему обыкновению покраснела. Лагутину захотелось срочно ее поцеловать. Он отвернулся.

— Не забудь про стиральную машинку, когда квартиру смотреть будешь, — сказал он. — Ищи на нижних этажах, так надежнее.

— Из окна придется прыгать? — спросила она. — Веревку-то не прихватили.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — сказал Лагутин. — Но подстраховаться надо. Ну что, расходимся?

— Сейчас, — сказала Даша. — Я должна тебе кое-что сказать.

Ее лицо было не просто красным, а почти багровым.

— Говори, — предложил Лагутин, насторожившись.

— Я не девушка, — выпалила она. — Давно уже. Предупреждаю на тот случай, если у тебя серьезные намерения.

— А если нет? Если несерьезные?

— Тогда я не стану строить из себя недотрогу. У меня мальчики были. Целых три. Считаешь меня развратной?

Чтобы не расхохотаться, Лагутин был вынужден прикусить губу. Потом зачем-то откашлялся и сказал:

— Я считаю тебя хорошей. И не собираюсь обижать.

— Я это к тому, что мы будем жить в одной квартире, — выпалила Даша. — И, возможно, спать на одной кровати. Вместе так вместе. Во всем.

— Принимается, — кивнул Лагутин. — Вместе так вместе. В остальном разберемся.

— И еще. Еще одна вещь.

— Слушаю. — Он поднял брови.

— Я тебе хоть чуточку нравлюсь? — спросила Даша напрямик. — Не как соратник или, там, случайная попутчица… Как женщина? Я спрашиваю, потому что ты мне очень нравишься. Даже больше.

— Ты самая замечательная девушка из всех, которых я встречал, — произнес Лагутин.

Разумеется, это было не так. Но сейчас он искренне верил своим словам, и это придавало им особый вес, особое значение.

— Давай поцелуемся на прощание, — предложила Даша неожиданно.

— У нас зубы не чищены, — предупредил Лагутин.

— Так у обоих же, — сказала она.

И они поцеловались.

Глава одиннадцатая

Карина Мартиросян собиралась на дело. Вокруг нее на диване были разложены маникюрные принадлежности, она сидела в халате с тюрбаном на голове и наносила второй слой лака на ногти ног. Лак был алый. Карина любила красный цвет. Где-то она вычитала, что красное подходит всем любвеобильным женщинам, а себя она считала любвеобильной. К тому же она родилась под огненным знаком гороскопа, а это тоже обязывало носить красное.

«Я Овен, — говорила Карина мужчинам многозначительно. — Это означает, что я страстная и не терплю власти над собой. Но если уж полюблю, то чувств не сдерживаю».

Она не любила никого, кроме родителей и братьев. Посторонние мужчины доставляли ей физическое удовольствие и служили источником доходов. Этим их роль в ее жизни и ограничивалась. Ей хватало.

Она любила свою белую кожу, свои иссиня-черные волосы и вообще всю себя, от макушки до кончиков пальцев. Она считала себя неотразимой, и, возможно, не без оснований. Не встречался ей мужчина, который бы устоял под воздействием ее чар.