Жестокая жара

— Не подумайте, что я отказываюсь сотрудничать, детектив, мне очень хочется вам помочь, — произнес Саммерс, — но вы ставите меня в крайне неудобное положение.

— Вы принесли клятву не разглашать секреты? — спросила Хит.

— Мне это не нужно; я скрытен от природы. Это не только профессиональное, у меня свои принципы. — Он заметил ее разочарование. — Но не отчаивайтесь. Ради дочери Синди я могу нарушить правила. Стану говорить в общих чертах. А отрицания мои будут весьма красноречивы. Например, на заданный вами только что вопрос могу ответить: я дал клятву не отвечать ни на какие вопросы. И это говорит вам именно о том, о чем вы хотите узнать, верно?

— Именно, — сказала Никки.

Саммерс заметил, что Рук по привычке рассеянно играл в чехарду ножом и ложкой, и укоризненно посмотрел на него. Рук прекратил свое занятие и произнес:

— Ух ты, чувствую себя участником вашего шоу. Видела, Никки? Я только что заработал Взгляд Саммерса, — и он умоляюще обратился к телевизионному дворецкому: — Скажите мне какую-нибудь характерную фразу. Ну пожалуйста, только одну. Прошу вас!

— Очень хорошо. — Саммерс приподнял бровь и высокомерно произнес: — «Какая невоспитанность».

— Великолепно, черт возьми! — Рук радостно рассмеялся, но, поймав холодный взгляд Никки, пробормотал: — Продолжайте. Пожалуйста.

Хит сформулировала свой вопрос согласно новым правилам.

— Скажем так… предположим, вы работали в этой сети… вы не можете вспомнить какие-нибудь имена врагов, в дома которых внедряли агентов?

— Если бы я действительно являлся сотрудником этой сети, я бы рискнул предположить, что не все люди, за которыми шпионили, являлись врагами Америки. Сбор разведданных — специфическое занятие; не все сведения можно получить по официальным каналам, поэтому объектами наблюдения могут быть и дипломаты, и бизнесмены, обладающие нужной информацией. Или просто друзья и знакомые врагов.

— А как насчет моей матери? Если бы вы были знакомы с ее деятельностью, вы бы знали имена «объектов», в домах которых она работала?

— Мне очень жаль. Если бы я их и узнал, то не стал бы держать в памяти. Это истинная правда. У меня хватало бы собственных забот.

— А в то лето, когда вы сфотографировались вместе в Лондоне? Она там шпионила за своими хозяевами?

— И опять же я не могу этого сказать.

— И с Николь Бернарден то же самое?

— Боюсь, что да.

Рук заговорил:

— Можно мне тоже поиграть с вами в загадки? Вы сказали, что если бы вы получили такую информацию, то не стали бы запоминать ее. Но если бы вы все-таки знали, чем занимается ваш коллега-шпион, то каким образом вы — или другие сотрудники — могли обмениваться данными?

— Ловкий ход, мистер Рук.

— У меня уже голова болит от всего этого, — отозвался тот.

— Думаю, что для шпионов, как и для любых других молодых людей в Европе, связанных дружбой, общение было очень важно. «Твиттера» тогда еще не существовало. Скорее всего, они пользовались собственной системой связи. О письмах и телефонных разговорах речи не было, поскольку все это прослушивалось и просматривалось, так что… — Он смолк и подмигнул. — Эти предприимчивые молодые люди наверняка сообщали друг другу о своем местонахождении и передавали важную информацию через секретные почтовые ящики. Будем называть их «тайниками».

— Тайник, — повторил Рук. — Вы имеете в виду нечто вроде кирпича с отметкой, сделанной мелом, который легко вынимается из стены на пустынной площади?

Знаменитый дворецкий состроил кислую гримасу.

— О, прошу вас. Мы же не в сериале «Напряги извилины».[127]

— Тогда как? — спросила Хит.

— Могу предположить, — снова подмигнул дворецкий, — что у каждого члена группы имелся свой отдельный ящик, и он (или она) находил какой-то уникальный способ сообщать о его местонахождении, чтобы плохие парни не смогли ни о чем догадаться.

Перед глазами Никки возникли перевернутые вверх дном квартира матери и дом Николь. Она вспомнила телефонный звонок Бернарденам от неизвестного мистера Сикреста, который искал пакет.

— А вдруг у моей матери или Николь были такие тайники не только в Европе? Допустим — чисто гипотетически — здесь, в Нью-Йорке?

— Этого я не могу знать. Ко времени ее убийства я бы все равно оставил работу в разведке — если бы работал там, конечно, — и он опять подмигнул.

— Когда бы это могло произойти? — спросил Рук.

— В конце девяностых, — и он с усмешкой добавил: — Предположительно.

— Но вы еще находились в Европе, когда была убита мать Никки?

— Именно там я услышал о трагедии. Да. — Саммерс обдумал вопрос и обратился к Руку: — Вы хотите узнать, есть ли у меня алиби?

Он обернулся к Никки.

— Так в этом все дело? Я попал в подозреваемые?

— Вовсе нет, — успокоила его Хит.

— А у меня возникает такое чувство. И должен сказать, что как человек, который пришел сюда из уважения к вам и который вам полностью доверяет, я оскорблен. В следующий раз мы будем беседовать в присутствии моего адвоката. Прошу прощения.

Окружающие подняли головы от фруктового салата, цыплят и вафель, а Юджин Саммерс, с грохотом отодвинув стул, направился к выходу из ресторана.