Жестокие мили

Достигнув вершины, Каасен прыгнул на нарты и ехал в них, пока собаки бежали по кряжу. Он напряженно вглядывался во тьму, чтобы убедиться, что они не приближаются к краю. Днем и при ясной погоде Каасен увидел бы на той стороне побережья мыс Ном, но было за полночь, и буря продолжала бушевать. После тяжелого подъема упряжка набрала скорость и побежала вниз по дальнему склону Топкока. Они прошли шесть миль от Топкока, и ветер из низин и лагун нес снег такой плотной пеленой, что Каасен едва различал вытянутую перед собой руку. Каждый раз, когда упряжка пересекала очередную лагуну или залив, он мог только гадать, где они находятся. Каасен передал контроль над упряжкой Балто, сейчас ему надо было только держаться за нарты. «Я не знал, где нахожусь, – вспоминал впоследствии Каасен. – Не мог себе представить».

Вдруг, во время короткого затишья между двумя порывами ветра, Каасен увидел впереди глубокую впадину, Бонанза-Слау. Он находился за Соломоном. Городок остался в двух милях позади. Он проехал мимо постоялого двора, который находился севернее. Именно тут он принял свое самое спорное решение: направиться в Порт-Сейфти. Отдохнуть можно и потом.

До Порт-Сейфти оставалось еще десять миль, а там Эд Рон возьмет сыворотку и повезет ее в Ном. Пересекая Бонанза-Слау, Каасен попал в естественную «аэродинамическую трубу» и стал добычей ветра. Ветер пытался опрокинуть нарты, и Каасен каждый раз с трудом удерживал их. В конце концов стихия одолела погонщика. У Каасена не хватало ни сил, ни веса, чтобы удерживать нарты. Несколько раз они сваливались с тропы, утаскивая за собой собак. Каасен снимал рукавицы, распутывал постромки и выправлял нарты.

Не успели они перебраться на другую сторону Бонанза-Слау, как сильнейший порыв ветра опрокинул нарты и Каасен оказался в сугробе. Он руками похлопал по нартам, чтобы убедиться, что сыворотка на месте. Он шарил в корзине, сначала методично, потом в сумасшедшем ритме. Сыворотки не было. Внутри у него все сжалось. Случилось самое худшее. Каасен бросился на снег и медленно пополз, ища в темноте на ощупь голыми руками сыворотку. Правая рука наткнулась на что-то твердое. Это была она. Он снова привязал ее к нартам, несколько раз обернув вокруг нее веревку, и поспешил покинуть этот чертов отрезок пути.

Порыв ветра, опрокинувший нарты, стал для погонщика последним суровым испытанием. По собственным словам Каасена, идти стало легче, ветер «подталкивал» его, и последние несколько миль до постоялого двора в Порт-Сейфти они одолели за час с небольшим.

Он добрался до постоялого двора в три часа ночи. В доме было темно. После штормового предупреждения Эд Рон лег спать, полагая, что Каасен переждет метель в Соломоне.

Каасен с тропы взглянул на постоялый двор. Он раздумывал, будить ли Рона. Ветер, казалось, утих, и, хотя и сам он, и собаки замерзли, они довольно быстро двигались по тропе. Он решил, что лучше будет продолжить путь к Ному.

Последние 20 миль тропа шла вдоль берега. Хотя обмороженные пальцы Каасена болели, а некоторые собаки начали замерзать, погонщик был благодарен судьбе хотя бы за то, что видит перед собой тропу.

Около 5.30 в понедельник 2 февраля Каасен различил очертания креста над церковью Святого Иосифа. Через несколько минут он оказался на Франт-стрит и остановил собак у дверей банка «Майнерс энд мерчантс».

Очевидцы рассказывают, что видели, как Каасен слез с нарт, доковылял до Балто и свалился около него, бормоча: «Чертовски славный пес».

В понедельник 2 февраля, спустя несколько минут после прибытия Каасена, доктор Уэлч начал разворачивать пакет. Сыворотка замерзла, затвердела, но ампулы вроде были целы, и к ним была приложена инструкция доктора Бисона из Анкориджа. Уэлч отнес ампулы в больницу и положил в теплой комнате, где поддерживалась температура около плюс 8 градусов. К девяти утра сыворотка в ампулах частично превратилась в жидкость, и оказалось, что ни одна ампула не лопнула. К одиннадцати вся сыворотка оттаяла и была готова к употреблению.

Новость о прибытии сыворотки мгновенно распространилась по городу. В первую очередь Уэлч отправился к Уинтерсам и Макдауэллам. Жена Джона Уинтерса была тяжело больна, она заразилась от своей дочери два дня назад, 31 января, и ее состояние за последние несколько часов ухудшилось. Теперь заболел ее муж.

Роберт Макдауэлл, репортер «Юнайтед пресс», тоже заболел. Уэлч ввел ему первоначальную дозу 5000 единиц. Статьи репортера в газетах сыграли важную роль, сделав историю Нома известной всему миру. Теперь же он сам, сидя в карантине с двадцатичетырехлетней женой и маленькой дочерью, становился персонажем чьей-то статьи.

Медсестра Морган тем временем отправилась в Сэндспит, чтобы ввести каждому из членов семьи Стэнли несколько тысяч единиц сыворотки.

К середине дня более десяти процентов из 300 тысяч единиц сыворотки были использованы. Эта партия закончилась задолго до прибытия второй – в 1,1 миллиона единиц.