Жестокие романтики против кровавых гегемонов

А всё-таки Ленин его включил в Политбюро. А это фигура таковская...», — вспоминал Молотов. — Троцкий всюду насаждал свои кадры, особенно в армии». У Бронштейна везде были свои ставленники, всё было под контролем.

И активные действия Сталина в кадровой политике к концу 1922 года Бронштейном и его соплеменниками были замечены и вызвали серьёзную настороженность. И если Сталин старался пропитать различные государственные структуры своими единомышленниками «штучно» и неброско, то ближайшее окружение Бронштейна решило весь этот труд Сталина нейтрализовать «оптом» и демонстративно, — и на январском пленуме ЦК РКП(б) 1923 года глава советского правительства Розенфельд-Каменев неожиданно для некоторых озвучил инициативу: «Политбюро считает первым вопросом, вместо отчета товарища Сталина, заслушать сообщение о положении дел в дружественной нам Еврейской компартии. Пришло время, товарищи, когда без бюрократических проволочек следует всех членов ЕКП принять в члены нашей большевистской партии».

Как видим, — Розенфельд довольно демонстративно отодвинул Сталина, который немало времени потратил на подготовку отчета, и показал другой более важный приоритет. Сталин попытался помешать: «Я не против приема нескольких тысяч членов Еврейской коммунистической партии в Российскую коммунистическую партию большевиков. Но прием должен быть без нарушений нашего устава — то есть индивидуальным. Все вновь вступающие, согласно уставу, должны представить рекомендации пяти членов нашей партии с пятилетним стажем. Я говорю об этом потому, что в программе Еврейской компартии записано: евреи — божья нация, призванная руководить всем международным еврейским рабочим движением. В ЕКП принимаются только евреи. Необходимо, чтобы вступающие в нашу партию и вся ЕКП на своем съезде отказались публично от сионистских задач своей программы».

Как видим, Сталин открыто задел «святое». В ответ на сильную аргументацию Сталина на помощь Розенфельду и переходящим гуртом евреям-коммунистам вскочил раздраженный Бронштейн-Троцкий: «На декабрьском пленуме ЦК ЕКП 1922 года принято решение: отказаться от сионистской программы партии и просить о приеме всей партии в состав партии большевиков. Я думаю, нельзя, как рекомендует товарищ Сталин, начинать нашу совместную деятельность с недоверия, это будет оскорбительно». (В этой главе я вынужден повторно вернуться к этому историческому событию).

Сталин не был к такому повороту событий готов, и предложение Розенфельда было принято — партию загустили истинно революционной кровью. Сталин этот локальный бой временно проиграл, он на это «ответил» более масштабно только через год, после смерти Ленина — «ленинским призывом» из русского народа, который верно называть — «русский призыв».

В январе 1923 года на стороне противников Сталина Н. Крупская развернула бурную деятельность, используя любой случай «возвращения» Ленина в сознание, чтобы его «правильно» политизировать. Кончилась эта «настройка» Ленина Крупской против Сталина тем, что Сталин в конце января по телефону довольно беспардонно сделал замечание Крупской, — что она чрезмерно нагружает Ленина политикой во вред его здоровью. Обиженная Крупская по этому поводу подняла большой шум, превратив этот случай в скандал. Сталин, как человек порядочный, в этой ситуации 1 февраля 1923 года попросил Политбюро освободить его от этой партийной функции — опеки над больным Лениным, и объяснил случившееся. Члены Политбюро посовещались — действия Сталина посчитали правомерными и просьбу Сталина отклонили.

Крупская на этом не успокоилась и в феврале ещё усерднее стала настраивать Ленина против Сталина, используя уже случившийся скандал. Выдавить у Ленина некое гневное решение по отношению к Сталину Крупская попыталась очень оригинальным, ярким театральным образом. Как вспоминала сестра Ленина Мария Ульянова, — Крупская устраивала больному Ленину шокирующие истерические сцены — «была не похожа на себя, рыдала, каталась по полу».

Вообразите себе сцену — тучная Крупская, рыдая, с растрепанными волосами в истерике катается по полу перед Лениным, сидящим в коляске, и между этим важным политическим делом украдкой поглядывает на его реакцию. В общем: «два сапога — пара». И это Крупская вытворяла— прекрасно зная, что Ленину с его больным мозгом категорически нельзя нервничать, что это очень опасно для его здоровья и жизни.