Жестокий 3. Искупление

– Ну ты же спустил с рук то же самое Булату, – зло вырвал из вены иглу и зашипел от тупой, но сильной боли. Нехило его истыкали тут. Сколько он здесь? Неделю? Две?

– Булат мой сын, как и ты. А эти выблядки…

– А эти выблядки мои. И баба моя, и прислуга моя. Ясно? Отзови людей. Я серьёзно.

Пару минут они сражались с отцом взглядами, а после старик кого-то набрал, бросил: «Отбой!». И Имрану стало легче. Легче от того, что теперь она в безопасности. Если и грохнет её кто, то это будет он сам.

Он видел её во сне. В коме, в бреду, или где он там был? Похуй. Он видел её там. Видел её, ребёнка, их дом. И орал в пустоту, потому что в доме с ребёнком она была с другим. С кем-то, чьего лица он даже не рассмотрел. Но уже возненавидел эту мразь. Грохнет уёбка. На куски раскромсает. Если тот появится.

Но сначала нужно найти Златку. Отыскать, где бы она не спряталась.

– Где она сейчас? – спросил у отца, а тот упрямо сжал челюсти.

– Я за твоими шлюхами бегать не нанимался.

– Пошли за ней своих людей, но пусть не трогают, – хромая дошёл до зеркала, оттолкнул от себя суетящуюся медсестру. Попытался переодеться сам, но выходило хреново, поэтому всё же подпустил тёлку к себе. – Отец? – повернулся, так и не дождавшись ответа.

Старик вздохнул, мрачно взглянул на сына из-под густых бровей.

– Ты сам за ней поедешь. Если захочешь. В общем, тебе решать куда ехать и что делать. Здесь тебя больше нет, Имран. Я тебя похоронил.

Басаев опустился обратно на кушетку, непонимающе уставился на старика.

– В смысле?

– В прямом. Тебя нет больше. Погиб. Пожар там был в твоём доме. Ты и сгорел в нём. Теперь у тебя новое имя, новая семья и новая жизнь. Ты же этого хотел? Ведь так? Забирай. Теперь половина моего имущества твоя. Америка тебя ждёт. Хотя и не люблю я этих пиндосов, – усмехнулся. – Что смотришь? Стар я стал. Ухожу на пенсию. Куда-нибудь подальше от городской суеты. А вы с Булатом… Не хочу я больше наблюдать, как вы глотки друг другу грызёте. Уезжайте. И лучше будет, если даже он не узнает о том, что ты жив. Сучка эта твоя, кстати, в Америке.

Эпилог

Снежная метель забрала меня в свои объятия, окутала, спрятала от посторонних взглядов. Я знала, что безопасники Имрана где-то рядом, как и он сам, и Ваха, словно верный пёс, но не видела их и от этого становилось легче. Сынуля спал в тёплом доме, а я отмораживала себе руки и ноги и тихо выла в снежной канители.

Слёзы замерзали на ресницах и тут же таяли, обжигали горячим щеки и тут же леденели. А я плакала, плакала и не могла остановиться.

Конец ли это?

Не знаю.

Простила ли я его?

Не знаю.

Стало ли мне легче?

Знаю. Стало.

Ведь я теперь не убийца. Я теперь нормальный человек. Я теперь не буду видеть во снах, как втыкаю в его грудь нож, как по моим руками стекает алая кровь и как его отец ищет меня, чтобы растерзать.

Чьи-то руки коснулись щек и подарили им тепло. Большие пальцы стерли слезы боли и облегчения.

– Пойдём в дом. Ты замерзла.

– Ты сваришь мне глинтвейн? – спросила тихо, открывая глаза и глядя в его лицо.