Жестокий 3. Искупление

Склоняется так чтобы глаза в глаза и наше дыхание смешивается, рождает запах секса и похоти.

– Зачем мне допрашивать тебя? Ты сама расскажешь всё, – тыльной стороной согнутой ладони скользит по моей скуле, носом ведёт по моему лбу, принюхиваясь, словно зверь. – Я знаю, где ты была и с кем. Но мне интересно, что нового ты там для себя почерпнула.

– Боишься, что они рассказали слишком много? Я узнала всё, Имран.

– Ты узнала всё, потому что я позволил тебе узнать. Это я разрешил им рассказать тебе. Ты ведь всё равно не успокоишься, да? Рано или поздно всё равно снова заподозришь и начнешь копошиться в прошлом. Так знай сейчас. Да, это я, Злата. Я. Имран. Ты ведь не забыла меня. Сколько бы я не перекраивал себя, сколько бы не резал, не кромсал себя прежнего, ты всё равно меня узнаешь. Ведь так?

– Так… – шёпотом в губы и горячая, солёная слеза затекает мне в рот. Он перехватывает её своим языком, закрывает глаза, будто не пробовал ничего вкуснее.

– Тогда давай закончим. Закончим с расследованиями, подозрениями и всем тем дерьмом, что не даёт нам покоя.

– Настоящий Уэйн Диас. Он где?

На его лице не дрогнул ни один мускул, но я всё поняла еще до того, как он ответил.

– Передоз.

– Ты помог ему в этом?

– Он был сторчавшимся уродом. Таких уже не исправить. То, что с ним случилось – неизбежно.

– А мой сын? Сначала ты терпеть его не мог. И я понимаю почему. Ведь он от твоего брата. Что изменилось потом? После того, как Марк по твоей указке подсунул мне фальшивый результат? – меня уже трясёт и слезы льются абсолютно бесконтрольно. Он рядом. Он всё это время был рядом. А я принимала его за другого человека.

– Я просто изменил своё мнение. Он всего лишь ребенок. Нет причины ненавидеть его, как я ненавижу Булата, – смотрит мне в глаза и теперь я замечаю, что они не синие. Карие. У него были линзы.

– Изменил голос, внешность, цвет глаз. Полный апгрейд, да? Хромота тоже чтобы изменить походку? А связки? Ты себя изуродовал, чтобы измениться… ради чего?

– Ты ещё не поняла ради чего? Чтобы начать все сначала. Хромота, кстати, это твой подарок. Ты задела тогда нерв.

– А ты заслуживаешь это самое «сначала»? – бью его в грудь сильно, так, что едва не ломаю кулак, а потом хватаюсь за полы рубашки и раздираю её на нём. Хочу увидеть шрам, но его нет, только пара еле заметных рубцов от скальпеля, прикрытых татуировкой. – Где он? Срезал, да?

Он не убирает мои руки. Напротив, берёт их за запястья пальцами и прижимает к своей груди.

– Он внутри меня. Там остался, – я не заметила, когда мы перешли на русский язык, но теперь уже всё это не имеет значения. Передо мной Имран. Этого достаточно, чтобы сойти с ума.

– А твоя жена? Вернее, жена настоящего Уэйна Диаса? Ты внушил ей, что она сумасшедшая! Ты заставил человека поверить в то, что она рехнулась! А ведь она первая поняла, что ты не тот, за кого себя выдаёшь! И его мать? Что ты сделал с этими людьми, ты, подонок?! – бью его снова. Но Имран продолжает стоять, даже не шелохнувшись.

– Всё это с ними сделал не я. А их обожаемый Уэйн, который бил свою жену, угрожал оружием матери и воровал бабки у отчима на очередную дозу. Наверное, им стыдно признаться, но они рады тому, что Уэйна больше рядом нет. Или я не прав? Ты сегодня была там. Заметила тоску в их печальных взглядах? Нет. Там только страх разозлить меня. И всё. Они рассказали тебе правду только потому, что я так велел. А так, они бы молчали дальше, дрожа за свои шкуры. Что, Злата? Я снова неправ?

– Прав. Как всегда, подонок, ты прав.

А он целует меня так, словно хочет убить. Сильно вбивается в мои губы своими, ударяя меня затылком о стену. А потом, подняв на руки, тащит в спальню.

Разложив на кровати, долго, с оттяжкой трахает меня, удерживая лицо так, чтобы я смотрела на него. А я плачу, царапаю его ногтями, раздираю смуглую кожу до алых царапин, из которых выступает кровь и… Кончаю.

– Ненавижу тебя! Ненавижу, Имран! Как же я тебя… – он затыкает меня поцелуем, таким развратным и грязным, что меня должно было стошнить, но всё происходит с точностью до наоборот, и я кончаю сразу же ещё раз.

– Я знаю, красивая, – шепчет мне по-русски, двигаясь уже медленнее, и я понимаю, что он кончил. – Знаю. Я сам себя ненавижу. Но я такой. Ебаный урод, который хочет тебя себе. Хочет твоей крови, твоих слёз и криков. Хочет играть в тебя, пока не сломает, а после уничтожить, испепелить, растворить тебя в себе. Я хочу тебя всю без остатка. Хочу стать твоей тенью, твоим сном и явью. Твоим кошмаром. Я одержим тобой настолько, насколько может быть одержимым больной психопат. Я жестокий урод, знаю. Я кайфую от тебя, от твоей боли и страха. Но так же сильно хочу, Злат, чтобы ты меня любила, – его сперма заполняет меня, я чувствую, как её много внутри, и как вытекает из меня наружу, а его ствол всё ещё скользит во мне, причиняя дискомфорт, потому что там всё едва не разодрано до крови, так он меня трахал.

– Ты действительно больной на всю голову урод, – сталкиваю его с себя, и он, как ни странно, поддаётся.

– Не отрицаю, сказал же. Только для нас это уже ничего не меняет.