Жестокий мир мужчин

Я не знала, что ответить, обняла ее за плечи, и некоторое время мы сидели молча. Потом, оставив Варю в машине, я сходила в отделение. Операция еще не закончилась. Мы ждали часа два. Бродили между корпусов, без конца курили и пялились на окна, пытаясь определить, где находится операционная. Варя больше не плакала, на смену ужасу явилось томительное ожидание, когда человек уже готов ко всему, лишь бы это произошло скорее.

Мы с Варей сидели на скамейке, когда в аллее появилась Нина. Шла она, склонив голову и сунув руки в карманы халата. Увидев ее, я замерла, а Варя тоненько взвизгнула.

— Что? — спросила я. — Умер?

— Обижаешь, — устало ответила Нина, садясь рядом. — Жив. Операция прошла успешно. И он молодец, держится.

— Все хорошо, да? — недоверчиво прошептала Варвара.

— Хорошо будет, когда поставим на ноги. А пока состояние удовлетворительное. Не будет сюрпризов, значит, выкарабкается. Мужик он молодой, крепкий… выкарабкается.

Варвара продолжала смотреть на нее во все глаза и вроде бы не дышала, словно боясь спугнуть удачу, а я кивала, чувствуя, что могу упасть в обморок. В обморок я не упала, вздохнула, глядя на медленно плывущие облака, и сказала:

— Сумасшедший день.

Больницу мы покинули после одиннадцати. В сознание Саша не приходил, но его состояние особых опасений у врачей не вызывало.

Напряжение требовало выхода, мы обе нервно зевали, голову разламывало от боли, хотелось поскорее заснуть и ни о чем не думать. Я отвезла Варю к ее друзьям, и сама отправилась домой.

У подъезда стояла Сашкина машина. В настоящее время встречаться с ним совершенно не хотелось, и я тяжело вздохнула.

Сашка сидел в кухне и вид имел такой, точно первым узнал о начале третьей мировой войны.

— Где ты была?! — рявкнул он, поднимаясь.

— В больнице, — ответила я, прошла, плюхнулась на диван и закрыла глаза, потом жалобно попросила:

— Если можешь, не ори, ладно?

— Я тебя два часа жду впору на стенку кидаться… Как дела у этого парня? Выкарабкается?

— Откуда ты знаешь? — удивилась я.

— Слухами земля полнится. Это твой свидетель, да? Разумеется… я помню, менты их вызывали с девчонкой, забыл ее имя, они крутились возле дома Андрея в ту ночь. Пять лет назад заявили, что ничего не видели и не слышали, и вдруг… идиот несчастный, твой Гаврилов. Ясно?

— Я ведь просила не орать, — устало напомнила я.

— Я не могу говорить нежным шепотом, когда моя неразумная сестра рискует жизнью. Что прикажешь делать, сидеть и ждать, когда придут и скажут: какой-то придурок сунул ей нож под ребро? Как, по-твоему, это очень весело?

— Не кричи, — поморщилась я. — Гаврилов вовсе не был моим свидетелем, ни он, ни его бывшая подружка. Они, так же как пять лет назад, утверждали, что ничего не видели.

— Еще не легче. Ты хоть понимаешь, человека едва не убили только за то, что он с тобой встретился? Тебе это ни о чем не говорит?

— Говорит о том, что я очень близко подошла к разгадке.

— Разгадке чего? — зло усмехнулся Сашка. — Вот что, милая. Я старше тебя и не испытываю желания присутствовать на твоих похоронах, так что, если слов не поймешь, посажу под замок. Понадобится, привяжу к стулу. Ясно? Отдохнешь немного, авось в мыслях прояснение наступит.

Он направился к выходу.

— Дверь запри и никому не открывай. И помни: я говорил абсолютно серьезно.

Дверь я заперла и потянулась к телефону. Лерка была трезва и находилась дома, моему звонку она обрадовалась.

— Где тебя носило? И как там частный сыск?

— Слушай, ты вчера не рассказывала Сашке о наших похождениях?

— Про слежку, что ли? Нет. Он просто спросил, где болтались, ну я и сказала, заезжали в какой-то Центр, потом в магазин и к знакомому художнику. Только его дома не оказалось. А что?

— Ничего. Знакомый художник в больнице. Кто-то ударил его ножом в живот.

— Оттого, что я Сашке про него рассказала? — ахнула Лерка.

— Не болтай глупостей… — разозлилась я и бросила трубку.