Жестокий принц

Не могу понять, что он нашел во мне, но, как бы там ни было, такое внимание приятно. Тарин, кажется, тоже этого не понимает и поглядывает на Локка с недоверием и подозрением. Поскольку я беспокоюсь из-за ее загадочного избранника, нет ничего странного в том, что она беспокоится из-за моего.

– Развлекаешься? – спрашивает Локка Никасия, не замечая, что я стою поблизости. – Имей в виду, Кардан не простит тебя за то, что ты делаешь с ней.

Пройти мимо, не дождавшись ответа, невозможно. Но Локк только смеется.

– А может, он злится из-за того, что ты предпочла ему меня? Или потому, что я выбрал не тебя, а смертную?

Я вздрагиваю: уж не ослышалась ли?

Никасия открывает рот, но замечает наконец меня и, скривив губы, роняет:

– Мышка-малышка, не верь его сладким речам.

Таракан бы, наверно, разуверился во мне, видя, как неуклюже применяю я приобретенные навыки в полевых условиях. Я не сделала ничего из того, чему он меня учил: не скрылась из виду, не смешалась с другими, чтобы остаться незамеченной. Если во всем и есть что-то хорошее, так это то, что теперь уже никто не заподозрит во мне шпионку.

– Так что, простил тебя Кардан? – спрашиваю у нее и с удовлетворением отмечаю растерянное, болезненное выражение. – Жаль. Расположение принца – большое дело.

– А зачем мне принцы? – раздраженно отвечает она. – Моя мама – королева!

О ее матери, королеве Орлаг, я многое могла бы рассказать – о том, например, что она планирует отравление, – но приходится держать рот на замке. С довольной улыбкой иду к тому месту, где сидит Тарин.

* * *

Неделя пролетает за неделей, и вот уже до коронации остаются считаные дни. Я так устала, что засыпаю везде, где только можно преклонить голову. Уснула даже в башне во время демонстрации вызова насекомых. Наверно, меня убаюкал тихий шорох их крылышек.

Просыпаюсь на каменном полу. Голова гудит. Ищу свой нож. Где я? Сначала думаю, что должно быть упала. Или у меня паранойя. Потом вижу ухмыляющегося Валериана. Это он выдернул из-под меня стул. И это его выражение хорошо мне знакомо.

Нет, до такой степени паранойи я еще не дошла.

Снаружи доносятся голоса. Скоро вечер, и остальные наши одноклассники вышли на ланч и рассаживаются на лужайке. Слышны и вопли детишек помладше; наверно, гоняются друг за дружкой из-за одеял.

– Где Тарин? – спрашиваю я. Странно, что она ушла, не попытавшись меня разбудить.

– Она же обещала не помогать тебе, помнишь? – Золотистые пряди Валериана свешиваются над моим глазом. Как обычно, он одет в красное, причем такого глубокого оттенка, что на первый взгляд может показаться черным. – Если не словом, то делом.

Ну разумеется. Как же я забыла.

С усилием сажусь и замечаю синяк на голени. Сколько же я проспала? Отряхиваю пыль с туники и брюк.

– Что тебе надо?

– Ты меня огорчила, – с лукавой ухмылкой говорит он. – Обещала обставить Кардана, но так ничего и не сделала, только дуешься после того маленького розыгрыша.

Машинально сжимаю рукоять ножа.

Валериан достает из кармана мои бусы с ягодами рябины и скалится. Должно быть срезал, когда я уснула.

Мне становится не по себе при мысли, что он был так близко и мог не только срезать бусы, но и порезать кожу.

– А теперь ты будешь делать то, что я скажу. – Я практически ощущаю в воздухе запах чар. – Позови Кардана. Скажи, что он победил. А потом спрыгни с башни. В конце концов родиться смертным – это почти то же самое, что родиться уже мертвым.

Жестокость приказа, решимость без колебаний переступить последнюю черту шокируют меня. А ведь случись это несколько месяцев назад, и я бы не смогла противиться магии. Я бы подчинилась, признала себя побежденной и спрыгнула с башни. Я погибла бы сегодня, если бы не та сделка с Даином.

Возможно, Валериан планировал мое убийство с того дня, когда пытался задушить. Помню, как горели его глаза, помню, с каким интересом он наблюдал, как я задыхаюсь. Тарин предупреждала, что я доиграюсь до смерти, а я хвастала, что, мол, готова ко всему. Нет, не готова.

– Пожалуй, воспользуюсь ступеньками, – говорю я Валериану, изо всех сил стараясь не показать, как потрясли меня его слова. И с безразличным видом, словно все происходящее совершенно естественно, иду мимо него.

Секунду-другую он смотрит на меня растерянно, но быстро трансформирует растерянность в ярость и встает у меня на пути, не пропуская к выходу.

– Я приказал тебе. Почему ты не подчиняешься?

Смотрю ему в глаза и заставляю себя улыбнуться.

– Ты дважды имел преимущество передо мной и дважды не смог им воспользоваться. Попробуй еще раз – удачи.

– Ты – ничтожество! – кричит он в бешенстве, брызгая слюной. – Вы, смертные особи, только притворяетесь такими стойкими. На самом деле вся ваша жизнь – одна долгая игра в самообман. Если бы не ваша способность врать, вы бы все перерезали себе горло, чтобы положить конец страданиям.

Меня цепляет слово «особи», само его представление о нас как о чем-то совершенно ином, вроде муравьев, собак или оленей. Не знаю, прав он или нет, но мне это не нравится.

– Не могу сказать, что так уж страдаю сейчас. – Главное – не показать, что мне страшно.