Жестокое милосердие

— Намекнул, конечно. Можешь себе представить, как это было воспринято! Маршал Рье чуть с кулаками на меня не набросился, канцлер Крунар едва его удержал.

Некоторое время мы молчим, пытаясь объять всю бездну нашего несчастья. Затем герцогиня с нескрываемым отчаянием произносит:

— Но ведь должен быть какой-то выход. Что-то мы можем предпринять?

— Можем, и даже немало, — мрачно отвечает Дюваль. — Вот только за каждое наше действие придется платить. Мы можем пренебречь решением Тайного совета и вступить в переговоры с императором Священной Римской империи, но это окончательно восстановит всех против меня. Еще мы можем обратиться к церковному совету, указывая, что соглашение было составлено помимо твоей воли и ты по малости лет не осознавала, что за документ подписываешь.

Анна поворачивается к нему с лицом, светящимся отчаянной решимостью.

— Да! — говорит она. — Мы должны предпринять и то и другое!

— Тайный совет будет крайне недоволен, — предупреждает Дюваль. — Они и так склонны считать, что я многовато власти прибрал к рукам и плету заговоры. Как бы вообще не запретили посещать заседания.

Герцогиня вскидывает подбородок.

— Что ж, если до этого дойдет, — говорит она, — буду советоваться с тобой в приватном порядке.

Дюваль прячет улыбку.

— Я уговорюсь с посланником императора о предварительной встрече назавтра, — говорит он. — И если покажешь, где тут у тебя перо и чернила, можно прямо сейчас набросать письмо к церковному совету. Д'Альбрэ тебя не получит! Пока я дышу, этому не бывать!

Тут у меня по спине пробегает отчетливый холодок. Я дорого дала бы за то, чтобы Дюваль не произнес своего обета. Неразумно это — богов искушать.

ГЛАВА 35

В это утро я назначена прислуживать герцогине, но, когда прихожу в солярий, мадам Динан не желает пускать меня внутрь. Она сообщает, что ночью Изабо стало хуже, и Анна сидит с ней. Это, что называется, от ворот поворот, причем в самых резких выражениях, подобранных так, чтобы я поняла: здесь мне больше не рады, и не временно, а насовсем.

Я возвращаюсь к себе в комнату, снедаемая очень знакомым стыдом. Дюваль как раз на встрече с посланником, и совсем некому излить обиду и горечь. Поэтому я провожу все утро, ухаживая за своим любимым оружием. Точу и смазываю клинки, заменяю отравленные жемчужины в сеточке для волос. Словом, забочусь о том, чтобы ничто не застало врасплох.

Заживающее плечо чешется так, что хоть криком кричи, и, вероятно, от этого на меня нападает гнетущее беспокойство. Я чувствую себя так, словно мы с Дювалем и герцогиней сидим в лодке, и темные воды влекут нас неизвестно куда. При этом у нас, как говорится, ни руля, ни ветрил — лишь течения, следующие своими извилистыми путями. Не самое приятное ощущение, а главное — я и приготовилась бы, да вот только к чему?

Как раз прячу последний нож, когда раздается стук в дверь. Я невольно радуюсь: может быть, Изабо полегчало? Отворяю дверь. Мальчик-паж сует мне в руку письмо, коротко откланивается и убегает. Я озадаченно закрываю дверь и рассматриваю письмо.

Оно запечатано черным воском и надписано почерком Сибеллы. Торопливо вскрываю его и разбираю петлистые каракули:

Встретимся в полдень где тот раз говорили

С

Я мигом вспоминаю ее изможденное, бескровное лицо и то ощущение бренности, хрупкости, которое от нее исходило. Что, если она попала в беду? Между тем полдень уже близок — я хватаю плащ и спешу в сторону восточной башни.

Когда церковный колокол отбивает полдень, я быстро пересекаю большой зал и тороплюсь дальше, высматривая Сибеллу, но вместо нее наверху длинной лестницы чуть не сталкиваюсь с мадам Динан.

— Сударыня, — приседаю я в реверансе, кляня свою неудачу.

Однако она и сама куда-то спешит, поэтому едва придерживает шаг.

— Сударыня Рьенн? Герцогиня велела принести ей вышивку, — поясняет она мимоходом.

Ага, как же! Вышивку!.. Я хмурюсь. Никогда прежде она не снисходила до объяснений, и мне невдомек, с чего бы такая перемена.

— Замечательно, мадам, — говорю я и устремляюсь вниз по ступеням.

Однако она останавливается.

— Вы с каким-то поручением Дюваля? — спрашивает она.

Я решаю, что это неплохой предлог для спешки, во всяком случае, не хуже других.

— Да, мадам, — говорю я и снова хочу уйти, но она останавливает.

— А где же сам Дюваль? — спрашивает эта женщина, привыкшая смотреть на меня как на пустое место. — Я с самого утра его не видела!

Тут я понимаю, что она желает любой ценой меня задержать, и вместо ответа просто поворачиваюсь и убегаю. Я почти на месте — осталось миновать всего один коридор. Заворачивая за угол, слышу впереди мужской голос. Низкий, рокочущий, с этакими льстивыми интонациями — не говорит, а прямо слизью обмазывает. Д'Альбрэ! Я мгновенно настораживаюсь. Графу отвечает молодой девичий голос. И это не Сибелла!

О Мортейн, там же Анна!