Жестокое царство

И все же ей не хочется отказываться хотя бы от малейшей надежды на то, что он заснет. Что она обнимет его и станет гладить ему лицо, пока он не уснет, и они смогут остаться здесь надолго. И в кои-то веки она жалеет, что у него нет соски, поскольку, стоило засунуть соску ему в рот, и у него закрывались глаза – условный рефлекс. Однажды он сказал ей: «Соска – друг, которого держат во рту», но по своей воле отказался от нее в день, когда ему исполнилось четыре. Теперь она лежит на полке в его комнате в своем маленьком домике из палочек от мороженого, и у нее есть кукольная кроватка и одеяльце.

– Я хочу есть, – повторяет он. – Умираю от голода.

– Просто полежи немножко, – говорит она.

– Не хочу лежать. Хочу съесть ужин.

– Поужинаем немного позже.

– Но я умираю от голода.

– Полежи пять минут, – просит она. – Всего пять минут, а потом посмотрим.

– Ладно, – говорит он, но лицо у него сморщивается, губы выпячиваются, брови ползут вниз и дыхание становится прерывистым. – Лад-но. Лад-но.

– Линкольн…

Плач у него всегда начинается со слов. Он пытается говорить сквозь всхлипывания, и слова у него растягиваются, превращаясь в вой, а потом слова испаряются и приходят слезы. Когда они стекают по его щекам, он переходит в какое-то монотонное ритмическое состояние, как шум океана, только более резкий.

– Тише, – говорит она. – Тебе надо успокоиться.

– Хо-ро-шо, – произносит он по слогам, и это скорее стон, чем речь.

Она всматривается в темноту. Он говорит слишком громко, слишком громко. Она прижимает его к себе, гладит по голове и успокаивает, но ничего не помогает.

Она не знает, как выиграть время. Ему нельзя шуметь. Это самое главное. Скоро слезы перейдут в топот ног и пронзительные вопли, от которых захочется заткнуть уши. Эти звуки не совсем человеческие, а скорее механические. Словно внутри его стерлись шестеренки или оторвался глушитель.

– Ладно, – говорит она. – Хочешь получить ужин?

Рыдания почти сразу же прекращаются. Дыхание пока прерывистое, и он шмыгает носом, но рыдания стихли.

Он вытирает нос рукавом рубашки.

– Тут есть ресторан?

– А как насчет угощения? – спрашивает она. – Что скажешь о сыре и крекерах на ужин? Или арахисе? А на десерт шоколадный батончик?

Хотя она и не может рассмотреть его лица, но знает, что он чем-то недоволен.

– Это не настоящая сытная еда, – возражает он.

– Да, – соглашается она. – Мы можем получить кое-что из автомата. Что ты захочешь.

– Еду на ужин из автомата?

Теперь он приободрился.

– Да, – говорит она.

Будь она одна, все было бы по-другому. Если бы, когда началась стрельба, она гуляла по зоопарку одна. Она бы, конечно, убежала. И спряталась бы. Но что потом? Она достаточно сильная и достаточно быстрая, и она умная, и будь она одна, то к этому моменту решила бы ни от кого не ждать помощи. В ограде зоопарка можно наверняка найти место, где она сумет перелезть, даже если при этом немного поранится о колючую проволоку. Она представляет себе, как крадучись выходит из вольера, выглядывая из-за углов, а потом убегает на открытое пространство среди деревьев и бесконечных извилистых тропинок. Она будет бесшумной и быстрой, и они не заметят ее.

Она думает, эти парни не особенно опытные. Если она будет внимательной, то сможет скрыться от них и выбраться отсюда. Она также разыщет других людей. Теперь она не будет эгоистичной и постарается спасти не одну себя. Она разыщет женщину с ребенком, и протянет руку любому, кого найдет в укрытии, и поможет им всем спастись. Она будет держаться тени и показывать дорогу. Она не станет спешить, и не издаст ни звука, и в тысячах футов ограды найдет в конце концов слабое место. Или поджидающего полицейского.

Она представляет себя тенью.

А если преступники обнаружат ее, она побежит. Она гораздо выносливей их в беге, поскольку пробегает по шесть миль четыре раза в неделю. В беге ей нравится одна вещь: при низкой влажности воздуха, когда мышцы расслаблены, человек через какое-то время делается невесомым, избавляется от тяготения. Боль в бедрах и легких высвобождает гелий, и человек не чувствует своего тела.

Иногда она перестает чувствовать ступни. Иногда все тело превращается в воздух. Когда она бежит.

– Мама? – спрашивает он.

– Ты готов? – шепчет она. – Тебе надо быть очень внимательным и делать в точности то, что я скажу. И вести себя очень тихо.

– Или они нас убьют, – добавляет он.

Она задумывается.

– Или они могут нас убить, – соглашается она.

Ей кажется, она видит, как он кивает.

Джоан встает, взяв его за руку. Потом поднимает его, и он обхватывает ее ногами, а она старается твердо стоять на земле. Вокруг кромешная тьма, и Джоан на ощупь делает первый шаг. Одной рукой она придерживает его за попку, а другой опирается на каменистую стену, чтобы сохранить равновесие.

Он прижимается рукой к ее подбородку, и она чувствует, как он ерошит ей волосы. Первый шаг она делает настолько медленно, что ощущает движение каждого мускула ступни. Пятка давит вниз, растягиваются сухожилия лодыжки, изгибается свод стопы, а затем пальцы касаются земли, и еле слышно хрустит сухая трава.