Жестокое желание

— Расскажи мне об этом. — Он наливает вино, потом тянется вверх и начинает без спроса открывать шкафы, пока не находит свой бокал и не наливает себе. Это как-то невозможно высокомерно и разрушительно сексуально одновременно — самоуверенная уверенность, с которой он чувствует себя как дома, — и я нащупываю бокал, когда он придвигает его ко мне и отпиваю глоток вина.

— Я вышла из автобуса и увидела полицейскую машину. — Я говорю очень тихо, достаточно тихо, чтобы Ники ни за что не услышал, о чем мы говорим, за звуками его мультфильмов. — Я не могла понять, был ли это тот самый полицейский, и подумала, что, возможно, я слишком остро реагирую. Но потом он начал преследовать меня. Я продолжала идти мимо своей квартиры, потому что решила, что если это он, то он будет пытаться определить, где я живу.

— Скорее всего, он просто пытается тебя напугать. — Лоренцо делает глоток вина, и я жду, когда он вздрогнет, бутылка стоила всего двенадцать долларов. Не могу представить, что на вкус оно может показаться ему чем-то иным, кроме как уксусом. Но он не подает никаких признаков того, что ему это не нравится, если вообще нравится. — Уверен, он уже знает, где ты живешь, полицейскому достаточно просто это выяснить. Я не пытаюсь тебя напугать, — добавляет он, видя выражение моего лица. — В сложившихся обстоятельствах ты поступила разумно.

— Он продолжал ехать, а я прошла еще немного, а потом повернула назад. И написала тебе, как только зашла внутрь. — Я заканчиваю измельчать чеснок, иду к плите, чтобы налить масло в сковороду, и все мои движения кажутся методичными и слегка оцепенелыми. Он знает, где я живу.

— Ты все сделала правильно. Он беспокоит тебя, пытается вывести из равновесия.

— Это работает, — бормочу я, включая плиту.

— Я еще поговорю об этом с Доусоном. — Лоренцо делает еще один глоток вина, такой расслабленный, словно для него это обычная обстановка. А если он и не расслаблен, то делает вид, будто все в порядке.

— Что мне делать? — У меня сводит живот, когда я добавляю чеснок в сковороду и начинаю давить его, оставляя на мгновение, пока я режу лук. Мои пальцы дрожат, и Лоренцо отходит от стойки и встает рядом со мной, осторожно вынимая нож из моей руки.

— Позволь мне, — спокойно говорит он. — Ты готовь чеснок, а я займусь этим.

— Ты не знаешь, как…

— Я могу разобраться. — Он усмехается, отодвигая меня в сторону, и от короткого прикосновения его бедра к моему, смешанного с непринужденной узнаваемостью этого движения, по моему телу разливается жар. Я тихонько вдыхаю, желая, чтобы он снова прикоснулся ко мне.

— У нас есть зрители, — говорит Лоренцо через мгновение, отворачиваясь от стойки. Я повторяю его движение, оглядываюсь на дверь и вижу стоящего там Ники. Он наблюдает за Лоренцо, на его лице любопытное выражение, но он не выглядит расстроенным или испуганным. Наоборот, он выглядит счастливым.

— Ты закончил с мультиками, приятель? — Я знаю, что нет, я все еще слышу это из гостиной, но Ники не двигается с места. — Хочешь посмотреть, как мы готовим ужин?

Он кивает, и я отхожу от плиты.

— Тогда садись за стол. Вот, твоя книжка-раскраска и мелки все еще ждут тебя. — Я веду его к столу, усаживаю за него, а когда поворачиваюсь, чтобы вернуться к плите, вижу, что Лоренцо добавляет лук в сковороду и помешивает.

Босс мафии на моей кухне. Это похоже на очень странный сон, из тех, от которых просыпаешься и удивляешься, как вообще воображение могло такое придумать. К этому добавляется еще и то, что сегодня я готовлю самые безвкусные спагетти, которые он, возможно, когда-либо ел, но Лоренцо не сказал об этом ни слова.

— Свежий базилик, да? — Он поднимает бровь, когда я подхожу к плите и забираю у него деревянную ложку. — Это приятный штрих.

— Лишние деньги, которые у меня были, заплатили за это. — Я достаю говяжий фарш и добавляю его в сковороду. — Обычно мы не такие прихотливые.

— Я рад, что смог помочь улучшить ваши спагетти. Моя бабушка сейчас улыбается мне. — В его голосе снова звучит сухое веселье, и я вижу, как уголки его рта загибаются вверх, когда я смотрю на него. Это чувство заставляет меня снова потянуться за вином.

Через несколько минут Лоренцо с опаской смотрит на меня, затем берет свой бокал с вином и идет к столу. Когда я вижу, как он садится рядом с Ники, я понимаю, что это была за нерешительность на его лице.

— Могу я посмотреть, над чем ты работаешь? — Небрежно спрашивает он, и мой желудок сжимается.

Мой первый защитный инстинкт — сказать ему, чтобы он оставил Ники в покое, а может, и вовсе уехал. У меня нет иллюзий, что Лоренцо — не кто иной, как опасный человек. Но он не выглядит опасным, наклонившись вперед над столом с бокалом дешевого вина в одной руке, пока он с улыбкой смотрит на книжку-раскраску Ники.

На самом деле все, что я чувствую, глядя на него, это разрушительное ощущение, что при других обстоятельствах я могла бы влюбиться в этого человека.

Он кивает, когда Ники указывает на что-то, похвалив его за выбор цветов. Я смотрю, как Ники хихикает, берет карандаш и протягивает его Лоренцо, и чувствую, как таю.