Жестокость

Крыска лежала у меня на шее как воротничок или умывалась на плече, окруженная всеобщим вниманием. Представляю, сколько неприятных и опасных минут ей пришлось пережить, особенно в часы «пик» в автобусе, но она не показывала виду. Ездил я с ней и на море, где умудрялся подолгу купаться, оставляя ее сторожить мои вещи. Брал на многочасовые репетиции, где у неподготовленного слушателя от запредельной громкости звука тяжелело в желудке, и шла кругом голова. В творческом плане дела группы шли очень хорошо, нас стали приглашать на фестивали и сборные концерты. Все чаще я оставлял крыску на попечении работающих родителей, и она целые дни проводила в одиночестве. Мне было жаль ее, но на сантименты уже не оставалось ни времени, ни сил.

Прошло время, и я заметил, что крыска постарела. Она похудела и у нее перестала блестеть шерстка. Я не знал тогда, что век грызунов недолог. Вот уже пару месяцев я толком не знал, что она ест и есть ли в поилке свежая вода, хотя, когда я ночевал дома, она по-прежнему прибегала ко мне под одеяло. Возможно, тогда она мечтала стать царевной-лягушкой и превратиться для меня в сказочную принцессу. Любила она меня беззаветно, я чувствовал это, когда она ластилась ко мне и лизала мне пальцы сухим горячим язычком. И я, измученный угрызениями совести, решил, что ей нужен принц.

Принцы у нас не водились, за ним пришлось ехать в столичный зоопарк. Я был в нем всего пару раз, еще в студенчестве, и он оставил после этих посещений весьма удручающее впечатление нищеты и запущенности. Но террариум там был, а змей нужно было чем-то кормить. Поездка моя оказалась не напрасной, змей там кормили молоденькими принцами. Смотритель – одетый в грязный ватник молодой человек, заломил несусветную цену, но я не стал торговаться. Московский садок пригодился еще раз. Отличный белый крепыш, к которому легко подошло имя Васька, отправился со мной на поезде знакомиться со своей великовозрастной невестой. Забегая вперед, скажу, что из этой затеи ничего не получилось, крыска его к себе не подпустила. Возможно, я слишком поздно спохватился и привез шестидесятилетней бабушке семнадцатилетнего молокососа. Мне не пришло тогда в голову взглянуть на сроки их жизни человеческими глазами. Какая уж тут любовь и сожительство, срам один! Они жили вместе, но как бы параллельно друг другу. Одну поломанную жизнь и судьбу я нечаянно превратил в две. Если бы не я, утешал я себя, Ваську давно бы слопал удав, но это не утешало.

5

Страна все больше скатывалась в пропасть. Суверенитет, который в родной республике никому не был нужен, даже новорожденному президенту Туркмении, как он однажды заявил по телевизору, постепенно укоренялся в умах и сердцах людей. Союз все еще был у всех на устах, но уже шли разговоры о введении собственной национальной валюты, рвались, трещали по швам хозяйственные связи, закрывались обанкротившиеся государственные предприятия. Кризис безработицы хватал за горло. Начались массовые отъезды на историческую родину. Обанкротилась и стала невостребованной лишенная национальных музыкальных корней туркменская рок-музыка. Если что-то еще вспоминалось и ценилось, то лишь потому, что нельзя в одночасье перейти на новые рельсы, в силу привычки, а не потому, что это действительно было кому-нибудь нужно. Жизнь сильно упростилась, требования тела стали превалировать над требованиями души, а телу нужна была только еда, вода, да теплая одежда.

Крыска хирела. Она уже редко выходила из клетки, страшно исхудала и ходила неловко скособочившись. Мне казалось, что она просто болеет и скоро поправится. Моя глупая молодость все никак не могла поверить, что двух с небольшим лет, которые лично для меня пролетели как одно мгновение, было для крыски достаточно, чтобы пройти весь свой жизненный цикл.

Обращаться в единственную в городе ветеринарную лечебницу не имело никакого смысла, врачи там умели лечить только верблюдов и баранов. Однажды я принес туда взрослого корелла, который сломал крыло в предплечье, испугавшись громкого ночного звука и заметавшись в панике по клетке. Увидев вывернутую наружу окровавленную кость, врачиха побледнела и чуть в обморок не упала, пришлось все делать самому, отчасти руководствуясь ее невнятными советами, сделанными с порядочного расстояния. Корелл нещадно кусался, но я терпел, накладывая проволочные шины – все делалось ему во благо. Кость в результате все же срослась, но немного криво, и карел с тех пор летал неуклюже и лишь на короткие дистанции, что в пределах одной комнаты-питомника не имело принципиального значения. А птиц в клетки я на всякий случай сажать перестал, всех, кроме канареек.

За эту мою доброту потом сполна расплатился бедный птенец-корелл, которому неразлучник Фишера под самый корень отхватил клюв. Никогда не угадаешь, как лучше поступить, когда имеешь дело с таким ненадежным материалом, как живое существо. Наверное, поэтому большинство людей вообще не заморачивается этим вопросом, и поступает так, как им выгодно. Для всех добрым не станешь.