Жезл маршала. Василевский

   — Если командующий округом уверен в своём контрударе, ему и карты в руки, и если план операции хорош, это уже половина победы, не так ли? — И, не дождавшись ответа, он добавил: — У нас на этот счёт есть добрый пример. Когда Япония развязала военный конфликт на Халхин-Голе, по предложению Генштаба туда командиром 57-го особого корпуса был послан товарищ Жуков. Оценив обстановку, он предложил Главному военному совету переформировать корпус в 1-ю армейскую группу, и мы с этим согласились. И что же? Жуков блестяще осуществил операцию, наши и монгольские войска нанесли сокрушительный удар по японским захватчикам и выбросили их с территории Монгольской Народной Республики. Не скрою, после этих событий мы увидели в Жукове крупного военачальника.

   — Он мой друг, и я рад, что вы так высоко оценили его военное дарование, — сказал Василевский. — Если нам придётся воевать с Германией, то Георгий Константинович проявит себя...

   — А вы уверены, что Гитлер начнёт против нас войну? — спросил Сталин.

   — Вся его политика ведёт к этому, товарищ Сталин, — серьёзно ответил Василевский. — Скажите, разве могла бы такая маленькая страна, как Финляндия, угрожать нам, великой советской стране, если бы за её спиной не стояла гитлеровская Германия? Я не говорю о народе Финляндии, он, как и мы, стоит горой за мир. Беснуются реакционные политики, правящие круги Финляндии. Они, как и фашисты, давно мечтают отхватить у Советского Союза кусок земли, и они этого не скрывают. Мы предложили им договор о взаимопомощи и ненападении, но они отвергли наше предложение. Далее. Мы предложили финнам отодвинуть границу на Карельском перешейке севернее, а также сдать нам в аренду полуостров Ханко, чтобы обеспечить в полной мере оборону Финского залива, а взамен мы предложили им значительно большую территорию севернее Ладожского озера. И это для финнов стало как кость в горле. Нет, товарищ Сталин, не хотят они мира с нами, а коль так, то наверняка начнут против нас боевые действия...

Сталин слушал его не перебивая. Казалось, он про себя взвешивал каждое слово генштабиста, старался к чему-либо придраться и не мог. А когда Василевский умолк, он изрёк:

   — Горячие и верные у вас мысли!

Похвала смутила Василевского, он хотел возразить, но тут зазвонила «кремлёвка». Сталин снял трубку:

   — Да, это я, Борис Михайлович! Дважды звонил в Генштаб, но вас не было... Нет, теперь вы мне не нужны, пожалуйста, не беспокойтесь... Да, товарищ Василевский у меня. Мы с ним пьём чай, беседуем. Он-то как раз и принёс мне нужный документ. Завтра Мерецков представит в Генштаб свой план. Посмотрите его, потом доложите своё мнение.

Положив трубку, Сталин долго молчал, затем неожиданно улыбнулся:

   — Будем считать, что наше свидание обоим принесло пользу.

   — Я могу идти? — Василевский встал.

Возвращался он к себе в приподнятом настроении. Шутка ли, больше часа провёл в беседе с вождём, и говорил с ним на равных. Когда генштабовская «эмка» въехала во двор и часовой закрыл за нею ворота, брызнул крупный дождь, и пока Александр Михайлович дошёл до подъезда, изрядно промок.

Шапошников, грустный, сидел за столом.

   — Я был у товарища Сталина, пытался защитить план Генштаба по нанесению удара по финским войскам, но безуспешно, — сказал Василевский. — И всё же мне показалось, что мои аргументы слегка поколебали вождя.

   — Вот как? — тихо молвил Шапошников. — Подождём, что придумает Кирилл Афанасьевич. — После паузы он грустно добавил: — Понимаете, в аптеке не оказалось нужного лекарства, пришлось ждать, пока его сделают. Вы, надеюсь, не сказали вождю о болезни моей жены?

Василевский почувствовал, как кровь хлынула к щекам.

   — Пришлось сказать, Борис Михайлович. Я боялся, что он плохо подумает о вас: мол, в рабочее время куда-то исчез...

   — И как он на это реагировал?

   — Посочувствовал вам. Ещё звонил нарком, велел зайти к нему, когда вернётесь. А ещё раньше дал о себе знать из Ленинграда Мерецков. Спрашивал, кому направить план: в Генштаб или Хозяину. Я сказал, чтобы нам послал.

Однако свой план контрудара Мерецков послал Сталину, и тот его одобрил. Суть его — главные силы округа объединялись в 7-ю армию двухкорпусного состава (19-й и 50-й корпуса), которая должна была преодолеть «линию Маннергейма» и разгромить главные силы финской армии. Возглавил 7-ю армию Мерецков. Но он почему-то не учёл, что севернее на фронте протяжённостью более полутора тысячи километров боевые действия должны были вести ослабленные по своему составу и вооружению 8-я армия комдива Хабарова, 9-я армия комкора Чуйкова и 12-я армия комдива Фролова. Шапошников, естественно, поставил в известность Сталина. Тот, усмехнувшись в усы, не без иронии заметил:

   — Товарищ Мерецков заверил меня, что разобьёт финнов. Надо ли ему возражать?

После провокаций со стороны финнов 30 ноября наши войска начали против них боевые действия. Весь декабрь шли ожесточённые бои, но прорвать «линию Маннергейма» не удалось. Наши войска понесли ощутимые потери. Сталин чувствовал себя так, словно ему нанесли пощёчину. Он вызвал к себе наркома Ворошилова и начальника Генштаба.