Жиган

– Место здесь неспокойное, зато квартиры дешевые, – сказал Юрий, когда они поднялись на второй этаж и зашли в однокомнатную квартирку. – Раньше квартира была четырехкомнатная, но хозяин после революции решил сделать из нее три квартиры, прорубил двери и поставил перегородки. Потом вышел декрет об отмене частной собственности на недвижимость, дом реквизировали, а хозяин исчез. Расстреляли, наверное… Сюда вселились пролетарии и мелкая интеллигенция. Это жилье одного из них. Он наш. Его пока в городе нет, так что живи. Через пару дней мы тебе документы выправим.

– Не надо документов, – сказал Иван.

– Почему?

– У меня уже есть…

Он показал брату паспортную и трудовую книжки. Юрий осмотрел их, хмыкнул, что означало: доволен.

– Значит, Голованов Петр Степанович, – задумчиво протянул он.

– Он самый. Член профсоюза, разъездной агент. В Петрограде по торговым делам.

– Не стану спрашивать, откуда у тебя такие бумаги, – произнес Юрий.

– И правильно, – ответил Иван.

Вечером на конспиративной квартире «Петроградской боевой организации» «Петра Голованова» представили человеку под псевдонимом «Голубь».

– Вы будете входить в мою пятерку, – сказал он, пожимая Ивану руку. – Прошу выполнять мои распоряжения беспрекословно.

– Как в армии? – улыбнувшись, посмотрел на него Иван.

– Как в армии, – серьезно ответил Голубь.

В конце января двадцать первого года Голенищев-Кутузов, то есть Петр Голованов, побывал вместе с Голубем и еще двумя курьерами из его пятерки в Финляндии. У «Петроградской боевой организации» на границе с финнами имелся коридор, через который из Петрограда нелегально переправлялись люди, которым было опасно оставаться в Советской России, а из Финляндии засылались в Петроград разведчики из эмигрантских кругов, чтобы оценить имеющуюся обстановку на месте.

Курьеры профессора Таганцева носили туда и обратно почту, газеты, письма от родственников-эмигрантов и деньги: «Петроградская боевая организация», как оказалось, подпитывалась эмигрантскими деньгами и кредитами, выдаваемыми из разведывательного отдела финского Генерального штаба. Частенько курьеры-почтальоны сами не ведали, что несут в Финляндию или обратно, в Советскую Россию.

Для Ивана это была разовая поездка, больше в Финляндию он не ходил (не брали) и стал использоваться в качестве сопровождающего лица, одновременно с исполнением функций телохранителя.

В начале февраля Голенищеву-Кутузову поручили сопровождать в Москву некоего Ефимова. Иван догадывался, что «Ефимов» всего лишь псевдоним, а на самом деле человек с явно фальшивой фамилией занимает одно из ключевых положений в «Петроградской боевой организации». Иначе тот, к кому они приехали, попросту не пустил бы никакого Ефимова на порог. А приехали они ни много ни мало к бывшему генералу от инфантерии Андрею Медардовичу Зайончковскому и бывшему начальнику штаба Тринадцатой армии РККА, которого большевики, с его полного согласия, использовали в качестве советника. Однако Андрей Медардович был советником и у «Петроградской боевой организации». И когда при встрече бывший генерал назвал «Ефимова» Владимиром Николаевичем, Иван понял, что в этот раз он сопровождает самого Таганцева, главу их организации.

О чем они говорили в течение двух дней пребывания в Москве, Иван не знал. Генерал и Владимир Таганцев закрывались в кабинете, много курили, и их возбужденные голоса глухо раздавались за закрытыми дверьми. Похоже, поездка Таганцева в Москву не была безуспешной: расставаясь с Андреем Медардовичем, он выглядел довольным и даже окрыленным.

А в Петрограде тем временем урезали хлебные пайки. Жизнь и так была далеко не сахар, но, когда рабочие вместо недостаточного пайка стали получать паек «голодный», который еще и задерживали, их терпение лопнуло.

Начали бастовать рабочие трамвайного депо. Все тысяча тридцать семь человек. Вслед за ними прекратили работу около четырех тысяч рабочих Балтийского судостроительного завода. Их поддержали рабочие Кабельного и Гвоздильного заводов, Арсенал, Первая Государственная Табачная, Ниточная и Невская бумагопрядильные фабрики.

Бунтовала чуть ли не вся Россия. Крестьянские восстания в Тамбове и Сибири принимали массовый характер. Борис Савинков брал в Белоруссии один город за другим, а армия батьки Махно беспрепятственно господствовала от Бессарабии до Донбасса.

Лучшего момента для общероссийского восстания и свержения ненавистной власти большевиков не придумать. И Кронштадт решил поддержать волнения в Петрограде, выступив раньше намеченного срока. Что было большой ошибкой…

К началу весны, несмотря на ввод в городе военного положения, бастовал уже весь Петроград. Улицы были засыпаны листовками с призывом к восстанию. Их днем и ночью печатал Николай Гумилев: ленты для печатной машинки, которые в Петрограде являлись страшным дефицитом, и деньги на приобретение бумаги привез ему из Финляндии Нижегородцев-Шведов.