Жиган

Исполнять постановление принялись немедля. Ночью всех приговоренных к расстрелу вывели из дома предварительного заключения, повезли на Гороховую в Губчека и завели во двор. Там стояли крытые брезентом грузовики. Арестантов сковали по двое в наручники и посадили на грузовики. Одного из них сковывать было не с кем. Это был Николай Гумилев. Держался он спокойно, правда, много курил. Увидев Ивана, кивнул. Также кивнул Юрию, прикованному к какому-то матросу, беспрестанно сплевывающему и матерящемуся. Ольга была в паре с крестьянкой лет шестидесяти, которую обвинили в «предоставлении квартиры финским и американским шпионам». А она, похоже, всего-то хотела подзаработать малость деньжат…

Грузовики двинулись в направлении вокзала Ириновской узкоколейки, что находился против Смольного на противоположном берегу Невы. Проехали станцию Бернгардовка, потом повернули в сторону Ковалевского леса, где находился Ржевский пороховой полигон. Там всех выгрузили и, сняв оковы, завели в здание порохового погреба.

Ближе к утру из подвала вывели первых пятнадцать человек из числа профессуры и инженеров. Через несколько минут раздались выстрелы. Женщины, оставшиеся в подвале, заплакали.

Пришли за второй партией на расстрел.

– Матросня, выходи! – скомандовал лупоглазый чекист с револьвером на изготовку.

– Э-эх, я-аблочко-о, куда ты ко-отишься, в Губчека попадешь – не воро-отишься… – с надрывом запел кто-то из матросов в драном тельнике.

– Замолчать! – прикрикнул на него чекист.

– Да пошел ты!.. – огрызнулся матрос.

– Не-е, это сейчас ты у меня пойдешь, щас лично тебя шлепну!

Матросов увели. Через пару минут раздался выстрел – это, верно, выполнил свое обещание лупоглазый чекист. Потом раздался залп…

– Выходи следующие!

– Прости, брат, что втянул тебя, – прошептал Юрий, когда их выводили из подвала.

– И ты меня прости, – ответил Иван. – За все!

Прошли небольшой перелесок и вышли на круглую поляну, окруженную цепью солдат с винтовками. На краю поляны в песчаном месте недалеко от изгиба речки Лубьи была вырыта огромная яма, из которой доносились стоны раненых.

– Помогите, помогите, ради бога! – услышал Иван хриплый голос. – Помогите…

– Да угомоните вы его! – приказал небольшого роста чернявый сухонький человек, бывший здесь, видимо, старшим.

Лупоглазый чекист быстро подбежал к яме и прицелился. Хлопнул выстрел, и голос стих.

– Сволочи! – громко произнес Иван.

Их подвели к краю ямы. Ольга схватила Ивана за руку и прошептала:

– Не бойся, Ванюша, скоро все пройдет…

Иван невольно сглотнул подступивший к горлу ком, даже здесь, у края ямы, Ольга оставалась для него старшей сестрой. К нему повернулся Юрий. Посмотрел виновато и прощально.

– Ничего, брат, ничего… – кивнул ему Иван.

Шеренга солдат вскинули ружья.

– Пли! – скомандовал лупоглазый.

– Ох! – простонала Ольга, увлекая за собой Ивана. Они так и легли рядком, держась за руки.

Лупоглазый чекист подошел к яме, стал высматривать раненых. Иван прикрыл глаза, стараясь не дышать. Его ранили в руку: пуля задела мягкие ткани и вышла наружу. На фронте о таком говорили: «Слегка царапнуло».

Раздался выстрел. Потом еще один. Это лупоглазый чекист добивал раненых. Потом все затихло…

– Давай последних! – послышалась команда.

Привели последнюю партию арестованных. Поставили у ямы, более чем наполовину заполненной расстрелянными людьми. С последними, как показалось Ивану, почему-то замешкались.

– Поэт Гумилев, выйти из строя! – выкрикнул чернявый.

Иван чуть приоткрыл веки. Гумилев вышел и закурил папиросу.

– Отойдите в сторону! – приказал ему чекист.

– А они? – обернулся в сторону шеренги Гумилев.

– Отойдите, не валяйте дурака! – раздраженно прикрикнул тот на него.

Какое-то время стояла тишина. А потом Иван услышал голос Гумилева, вернувшегося на свое место в шеренге:

– Здесь нет поэта Гумилева. Здесь есть офицер Гумилев.

– Ну, как знаете, ваше благородие!

После залпа прямо на Ивана упала женщина. В ее широко раскрытых глазах застыл ужас. Изо рта текла струйка крови, капающая Ивану на щеку и шею.

Потом все было как в тумане: кусок неба, исчезнувший после того, как яму закопали, холодеющие пальцы Ольги, вцепившиеся в его ладонь, чужая кровь на щеке и шее.

Он лежал, пока дышалось. Лежал, когда стало недоставать воздуха. Дал себе еще час, считая в уме секунды и минуты, после чего высвободил свою ладонь из застывших пальцев Ольги, немного сдвинул с себя труп женщины, насколько это оказалось возможным, и стал раскапываться…

Трудно сказать, сколько времени у него на это ушло, но вот наконец он почувствовал струю свежего воздуха, от которого закружилась голова, а далее увидел яркую звезду на небе.

Иван выбрался из ямы и огляделся. На поляне никого не было. Видимо, караул, который был выставлен чекистами, чтобы никто до ночи не подходил к яме-могиле, уже сняли.

Иван подошел к сосенке, присел и долго не мог надышаться воздухом. Кровь из раны уже не текла, запеклась. Он стянул гимнастерку, вырвал лоскут из подола рубахи и наложил на рану повязку.