Жиголо

Этот шутливый ответ привел меня в бешенство. И в нем, как в воронке иступленной стихии, я почувствовал ненависть к этой женщине и любовь к этой женщине, и желание обладать её пропитанным эротической энергией планетарным телом — телом незнакомым и новым.

В ней, я чувствовал, была тайна, и, эта тайна влекла меня, как ЛСД манит наркомана. Не без труда вырвал себя из воронки стихийной страсти. Прокусив губу до крови, прохрипел, правда, не без пафоса:

— Моя специальность подождет, а вот Веня ждать не будет.

Меня поняли: души тех, кого мы любим, не сразу оставляют этот дольний мир, но времени у меня мало: сорок дней. И я хочу одного, чтобы душа моего друга уплыла в небесную синь — уплыла, зная о нашей общей победе.

— Ну хорошо, — согласилась Александра Федоровна. — Мечтаешь наломать дров, сержант, так и быть, но под присмотром старших товарищей, — и погрозила пальцем.

— Есть, товарищ капитан!

Наша вишневая «девятка» тормозит у чугунного забора, за которым возвышается массивное здание учреждения, выкрашенного в цвет грязноватой осени. Люди в форме снуют по закрытой территории с такими озабоченными лицами, будто фронт борьбы с правонарушениями приближается к столице, как селевые потоки к горным селениям Северного Кавказа.

— Дима, ты все понял, — говорит Александра Федоровна на прощание. Будь умницей, пожалуйста.

Когда женщины меня так убедительно просят, я стараюсь выполнять любые их капризы. Прихоть капитана милиции в следующем: убыть из своей городской квартиры, запомнить номер домашнего её телефона и, если в том будет нужда, проявляться в любое время суток; встретиться с Королевым и уточнить план общих действия, не торопить события, быть осмотрительным и помнить, что умереть просто, а вот выжить в условиях кучной стрельбы…

— Вы как мама, — открыв дверцу машины, поясняю, что в детстве, когда первый раз уезжал в пионерский лагерь мать просила: кушать все, что дают, не бегать, не заплывать…

— Дитятко, — смеется Александра Федоровна и наносит кулачком деликатный удар по моему левому плечу. — Я тебе дам, «как мама»!

— Ну я в положительном смысле, — считаю нужным оправдаться.

— Иди уж, жиголенок, — непринужденна и весела. — И помни: лагеря, и не пионерские, ждут тебя.

Я премного благодарен за столь оптимистические пожелания удачи, и на этом мы расстаемся: автомобиль цвета лета катит на служебную стоянку. Ненамеренно смотрю вслед: а если это любовь, усмехаюсь и начинаю уходить прочь; кажется, мы друг другу понравились, Александра Федоровна и Дмитрий Федорович? Жаль только, что повод для нашей встречи… А что делать? Не мы выбираем судьбу, повторю, она выбирает нас. Надеюсь, будет к нам благожелательна, как барышня к кавалеру на танцах в приморском парке, и сделает все, чтобы наша встреча вновь случилась.

Я иду по родному городу — он шумен, энергичен, суетлив, протравлен выхлопными газами и вместе с тем беззаботен, радушен, прекрасен и вечен. На его летних улицах много девушек, они молоды и красивы, но у них нет тайны любви, многие из них живут по законам рынка порока. И тем не менее, когда наши взгляды встречаются, я улыбаюсь им — я улыбаюсь тем, кто улыбается мне.

Я иду и чувствую: тень любви, как нетленная птица Феникс, парит за моим левым плечом.

В ПАРКЕ ИГРАЕТ ДУХОВОЙ ОРКЕСТР

Время — перед ним бессильны и вечные города, и великие империи, и люди. Надо спешить, сержант, говорю себе, если мечтаешь ещё встречать новые перламутровые рассветы с теми или иными барышнями-крестьянками. Ты обязан первым обнаружить тех, кто подлежит безусловному уничтожению, в противном случае…

Прежде всего надо обезопасить тылы, то есть уберечь семейство от излишних волнений. Впрочем, уверен, мать и отчим Ван Ваныч мало кого интересует, что можно взять от спивающихся милых ханурей, (простите, родные!), а вот молоденькая жизнь сестренки Катеньки имеет определенную цену. И поэтому тороплюсь в дом отчий, чтобы снарядить младшенькую на дачу. Почему бы урбанистке не перевести дух на природе лапотного края? И с этой благородной целью появляюсь у подъезда, мне хорошо знакомого облезлой лавочкой, сидя на которой мы с Веничкой Маминым драли под гитары горло, тянули кисловатое винцо и обнимали подружек. И что же вижу? Наша Катенька сидит на рейках и млеет в обществе трех прыщеватых юнцов. Понятно, что я нервничаю по причинам криминальным и разрушаю приятное времяпрепровождение будущего России.

— Не поеду я, — скулит сестренка, плетясь в квартиру. — А ты останешься, да?

— Катька, ты о чем? — ключом открываю дверь.

— Все о том, — вредничает и ужимками своего легкомысленного тельца показывает, что знает, какой мыслит пристроить кавардак её брат в обществе падших женщин. — Кстати, уже была борделя, — и указывает на хаос, царящий в комнатах после ОБСДОНа.

— Катюха, — вздыхаю и тяну руку к портмоне. — Давай договоримся по-хорошему.

Такая вот педагогическая поэма. А что делать, если мы живем в обществе, где мечта каждого его члена сыскать под кустиком не только печальный труп предпринимателя, но и чемоданчик с 1 000 000 $.