Жиголо

- Тута на днях дунуло начальство у коровник. А коровник у нас знамо какой: с ямой куда усе говно бежить. А запашок хочь плачь, ядреный запашок. Начальство со сообщеньицем: ждем туристов из Германии. Обмен опытом, что ли?.. Ну, начальство: давай, Матвеич, вывози говно куда хошь. На то три дня. Что делать? А тама такая яма - без дна. И придумал я плану. Замастить ямку вроде как полом. И веточками облож`ить - для красы и указанию маршруту. За три денечка сляпал мосточек, хотя запах тама, говорю, святых выноси, - щелкнул по щетинистому кадыку, - да завсегда защита добра водится. Ну вот - приезжають гости дорогие, одеты как те птицы-какаду, мелють не по-нашему, коровенок щуп-щупають, да блыкають: фотки, значит, делають. И один уж верткой сказался. И туды и сюды: блыц-блыц. И отбрыкнулся немчура с маршруту. За веточки переступил - и плюмц! в ямку. Головой! Ну, думаю, Матвеич, выпил ты усе на воле, пора и у неволю. Не-е-е, глядь, выныриваеть ганс, ручками хлюпаеть, живой, разве, что не ореть от духа-то забористого. Что делать? Я багорчиком германца и подловил. И хорошо подловил, надежа. Опосля обмыл водичкой через шлангу, что ту корову. И ватничек от усей души. Очень гансец рад был: не забуду, говорит, такого теплого, как говно, приему...

Посмеиваясь, я отправился спать на сеновал. За темными лесами, реками, горами, долами крался новый воскресный день, как печенег к славянским поселениям, и мне хотелось встретить этот день в полном здравии и в хорошем настроении.

Никаких предчувствий не было, вот в чем дело.

Никаких предчувствий беды. Я уснул сладким сном, будто зашел в теплую, как молоко, Луговину. И пробуждение было преждевременным и скверным от тревожного шума мотора и лая собак... А над прорехой сарая висела сырая луна, брюхатая полуночным полнолунием.

- Дима, - голос показался мне знакомым.

Я подумал, что это голос Мамина, потом понял: ошибся. Это был голос его младшего брата Саньки, и этот голос мне не понравился - это был неживой голос.

И, спускаясь по трухлявой лестнице, я почувствовал знакомый привкус сна. И увидел сверху молоденькое лицо, выбеленное лунным светом.

- В чем дело, Санек?

И не получил ответа. Младший брат моего друга заныл в голос. Я нашел на веранде ополовиненную бутылку водки с кислотной этикеткой, где разлапилась черная звезда.

- Пей, - сказал я. - Что с Венькой? - догадался. - Что?

- Его н-н-нет, - клацал зубами о стакан.

- Где нет?

- Н-н-нет, - пил водку как воду.

- Где нет? - не хотел верить.

- У-у-убили, - услышал наконец ответ. - У-у-убили Веньку.

Я рассмеялся в голос - такая вот неожиданная реакция. Не рыдать же белугой? И потом: не поверил. Хотя уже знал, что это есть правда, и все равно не поверил. Мне показалось: сон. Нет, это был не сон. Луна была слишком настоящей, она источала сладкую горечь полыни и смерти.

Потом тоже выпил водки - и пил как воду. Она была пресна и напоминала вкусом желток луны, разбавленный в спиртовой эссенции.

После этого пришло понимание, что праздник Возвращения для меня закончился, он закончился в этот мертвый час полнолуния. Для меня начался отсчет нового времени - новой для меня войны.

Я хотел вернуться в Мiръ и питал на этот счет надежду, что в нем не погибают те, кого любишь и с кем можно часами говорить по душам. Мой друг погиб, его убили темные люди, как сказал, плача, младший его брат.

Мы мчались в машине, рассекая холодный лунный воздух, и я задавал вопросы и получал ответы. И чувствовал вину за гибель товарища. И понимал, что уже ничего нельзя сделать. Нельзя вернуть того, кто погиб. Остается только жить и мстить. Мстить и никогда не умирать.

Я научен танцевать быстрый танец jig, а тот, кто умеет приглашать на этот танец девушку по имени Смерть и танцует с ней, обречен на бессмертие.

Моему лучшему другу перерезали горло - перерезали небрежно, то ли по-любительски, то ли от чрезмерного профессионального изуверства. Он лежал в луже крови, её было много. Она отливалась дешевым темным вишневым вином, над ней висела ночная мошкара, она серебрилась. Было слишком много крови, вот в чем дело, и эта кровь питала весь окрестный гнус. Когда так много крови, это говорит о том, что убийцы делали свою работу спустя рукава. Или были слишком уверены в себе. А кто нынче на наших просторах чувствует себя вольготно?

- Они кричали не по-нашему, - вспомнил Санька. - Они клекотали, как птицы.

- А, - сказал я, - должно быть, горячие дети юга.

- Что? - не поняли меня.

Я присел у трупа, стараясь не пачкать армейские ботинки спецназа люблю чистую обувь. Мошкара пугливо вспухла, а комариный гнус, отслоившись от питательного гемоглобинового изобилия, наполнил ночь злым зудом. Лунные дольки отпечатывались в мертвых зрачках моего друга. На лице, искаженном предсмертным оскалом, сохранилось детское выражение обиды. Обидно: жизнь отобрали как игрушку? Кто это сделал? И почему? Не я ли должен был оказаться на его месте? Или это случайный скок - кража со взломом?

- Найди простынь, - сказал я Саньке. - И прикрой.

- Я боюсь, - проныл

- А ты не бойся, - усмехнулся. - Раньше нужно было бояться.