Жил-был Я

бурного и страстного со стороны женщины в постели Витя не испытывал. Хотя, как оказалось, все это посвящалось не ему.

Когда буря улеглась, и закончились последние всхлипы, лежали молча.

И вдруг ее прорвало:

– Ты знаешь, сколько мне лет? – спросила она.

– Да какая разница, – влюблено ответил Витя.

– Мне сорок шесть, – как- то спокойно сказала она.

Витя обалдел. Этого он, конечно, не ожидал. На вид больше тридцати ей не давал.

И тут она взахлеб начала рассказывать ему, что она недавно развелась с мужем, который уже много лет ее не любил. Что она так и не завела ребенка, потому что знала, что он ее не

любит, и каждый год ждала, что они разведутся и куда она одна с ребенком?! И вообще была ночь рассказов за всю ее не очень счастливую жизнь.

И Витя понял, что это страсть была не для него. А как будто для всей ее недолюбленной жизни для всех мужчин, которых она не знала. Так случилось. И Витя был не причем. Просто подвернулся под руку.

К утру, Витя ее очень мило любил. Следующий день они почти не выходили из барака. Секс был страстным, объяснения в любви жаркими. Влюбилась ли она в него? Вряд ли. Все – таки она была уже взрослой женщиной. Но ее несло на волне его любви, да и юношеская необузданность льстила, было как возвращение в молодость.

…На второй день он провожал ее на вокзал.

– Ну будешь в Москве – заходи, – глядя на его трагическое лицо, видимо из жалости – сказала она. И написала на бумаге адрес.

Он зашел. Сел на поезд на следующий день и уже через неделю был в Москве. С трудом найдя ее дом, в ближайшем магазине купил бутылку вина и пельмени.

Открыв дверь, она ничуть не удивилась.

– Я так и знала – сказала она.

Снова была ночь.

Утром она сказала:

– Больше не приходи.

– Почему – глупо спросил он

– Это были две ночи, – ответила она, -вся жизнь между нами невозможна. Ты мне почти в сыновья годишься. Да и не хочу я. У тебя своя жизнь, у меня своя.

…. Больше он ее не видел. Пытался писать ей письма, она не отвечала. Да и не куда было отвечать. Он стал скитаться по подмосковным городкам, ища какую-то работу. Работа ему не нужна, но надо было на что-то жить. Профессии у него не был. В журналистике после института он ни разу не работал, комсомольский чиновник – это была не профессия. Назад в те края он тоже не хотел.

Больше о нем ничего не знаю, скорее всего, он спился. В его жизни он написал только одну книгу. Из нескольких страниц. Про эти три ночи. Сам написал. Сам прочитал и забыл.

*****

А между этими историями катилась обычная советская жизнь, с жаркими спорами в компании друзей на кухне. Да, в моем прошлом именно кухни, крохотные шестиметровые хрущевские «кухни», в которых всякий раз каким-то образом набивалось по пятнадцать человек, были центром застолья. В других комнатах жили родители, дети, дедушки и бабушки, так что молодым доставались только кухни.

Надо сказать, что курили тогда почти все, так что дымовая завеса стояла страшная. Но ничего – терпим. О чем говорим? Обо всем. Но меньше всего – о политике. Она нам была по барабану. Советский Союз не нравился, но он был вечен, он был и будет всегда, и о чем тут говорить. А вот о вечной ценности жизни, о карьере, о житейских историях, это, пожалуйста. А к вечным ценностям прибавлялись истинно советская ценность – достать!

Ни кто не говорил – купить, все говорили – достать. Потому что не было ничего! Нет, конечно, всякое советское барахло было, но мало кто ходил в бабушкиных зеленых трусах

до колен с резинками, брюки мосшвейпрома в которых ходили еще деды наши, да и просто нормально поесть было никак – еду надо было достать. Эти вещи всегда «выбрасывали». Это значит, кто- то кидал клич – в магазине на Демидовском «выбросили» китайские плащи. Молва обегала город и спонтанное поведении было такое: видишь очередь – немедленно встань в нее, а потом уже спроси: « А что дают?».

В ходу было и такое: – я своего поставила за мясом, а сама побежала за польскими духами! Это означало, жена поставила мужа в очереди за мясом, а сама заняла очередь в другом магазине.

Достать можно было и по-другому. По знакомству, по блату, но не за деньги. Предположим, я врал. Зав. обувного магазина ведет меня в подсобку, где выделяет мне востребованные кроссовки, а я его жене делаю операцию, запись на которую растянулась на две ее жизни.

Ну и за деньги тоже бывало. Впрочем, деньги все получали почти одинаково. Зарплата в 120 рублей считалась средней и вполне достаточной, а разница между этой      и более высокой была в десять- двадцать рублей. В конце карьеры- это если лет через сорок, к пенсии- то стал получать процентов на 30 больше. Как при этом наши жены умудрялись покупать зимние сапоги (достали!), за сто двадцать рублей, а потом еще жить месяц – большая советская загадка. Но было! Кстати, в холодильниках у большинства тоже все было. А в магазинах не было! Где они все доставали – хрен ее знает. Это был национальный вид спорта – «достать». И это занимало большую часть жизни. Это к слову. А так жить талантливо. И даже интересно. Партия и правительство нам не мешали. Мы их как- то не замечали.