Жил-был раз, жил-был два

Он все листал и листал. Работы Фрэнсиса Бэкона были квинтэссенцией чистой жестокости, творения Винсента Ван Гога – отражением стремительного падения в саморазрушение. Художники безумные, про́клятые, которые создавали свои шедевры на краю бездны, иногда выздоравливая, а иногда окончательно впадая в недуг благодаря своему искусству, столь же спасительному, сколь и разрушительному. Габриэль подумал о доме Траскмана. Обо всем этом безумии. Он перешел к другой полке и взялся за альбом Дэвида Боуи, стоявший рядом с «Преступлением и наказанием» Достоевского и «Хладнокровным убийством» Трумена Капоте. «1. Outside»[77] 1995. Вспомнил, что певец говорит там об убийствах и об искусстве. Одно на службе у другого.

Убийство, искусство… Полки перед Габриэлем отчетливо и недвусмысленно демонстрировали плоды этого невероятного союза. Он подошел к столу, потрогал кресла, заметил потертость ткани на сиденьях. Никакого сомнения: их было четверо, и они собирались здесь, под покровом полной секретности, спрятавшись во мраке польских лесов. Четыре монстра, которые смаковали отличную выпивку в окружении повествующих об ужасах книг, нежась в тепле обогревателей, пока их жертвы оставались в холоде и мраке, запертые через две стены от них.

Искусство и убийство… Слова крутились в голове Габриэля. Он подумал о Траскмане, о Гаэке, увидел, как они сидят напротив, делясь своими секретами, своими наваждениями, своей добычей.

Какой-то предмет, завернутый в черный лоскут, лежал слева от подсвечника. Габриэль откинул края ткани и обнаружил увеличенную копию подвески Жюли: книгу из латуни и олова, размерами похожую на обычный роман. Она была необычайно тяжелой. Габриэль потряс ее и решил, что внутри пустота. Внимательно рассмотрел. Смутно вспомнил, какие манипуляции совершил Поль, чтобы открыть подвеску его дочери. Нажать на скрытую кнопку… Перевернуть книгу и сдвинуть выпуклость в верхней левой части. Щелчок. Потянуть за другую. После многих попыток ему удалось взять верх над механизмом. Осталось только надавить на кружок в центре узора, в нижнем углу.

Крышка сдвинулась, словно приглашая заглянуть внутрь. В тайнике лежала маленькая книга в переплете из светло-коричневой кожи, размером не больше блокнота, на которой был вытиснен ксифопаг, подобный тому, который был изображен на секретной двери у Траскмана. Золотыми чернилами на обложке было написано название:

ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО КСИФОПАГА

Габриэль достал книгу и с комом в горле посмотрел на нее, как на предмет про́клятый, ядовитый, содержащий в себе самые страшные откровения. В томике было около пятидесяти рукописных страниц, заполненных красивым ровным почерком. Почерком Калеба Траскмана.

Он приступил к чтению.

75

Лето 2005 (июль)

Начиная с убийства Авеля Каином, художник изображал преступление. У Гойи или Жерико воспроизведение запретных действий лежало в основе их поразительных шедевров. «Смерть Сарданапала» Делакруа – по сути чистейшая жестокость, а посетители музеев приходят от нее в восторг. Кино, как и литература, превращает сцены убийства в скрытое наслаждение для глаза. Тот, кто читает или смотрит, так же причастен, как и тот, кто действует, он становится соучастником благодаря гипнотическому воздействию пролитой крови. Такова человеческая природа. Вуайеризм и смакование мерзости.

Мы четверо, выдающиеся художники, основатели тайного общества Ксифопага, обладаем одной общей чертой: мы отличаемся от общей массы благодаря жестокости и аморальности некоторых плодов нашего труда. Нас осуждают, иногда ненавидят, часто не понимают. Не важно, откуда мы взялись, какие трудности преодолели на своем жизненном пути и какие страдания нам пришлось перенести: так или иначе, эшафот осуждения всегда довлел над всем остальным, принижая и разрушая нас.<…>

Совершенно ошеломленный Габриэль опустился в кресло, в тишине переворачивая страницы. Эта книга существовала больше пятнадцати лет.