Жил-был раз, жил-был два

– Наверняка какой-то летний романчик? – предположил он. – Кто-нибудь из лицея или приятель из Сагаса. Это нормально для девушки ее возраста.

Габриэль покачал головой. Он сел на склон, прислонясь к дереву:

– Нет, у Жюли уже были мальчики, и она всегда нас с ними знакомила, кстати, иногда слишком поспешно. А тем летом ничего такого не было. Зато в дневнике много раз мелькает слово «гостиница», хоть и почти стертое, но, без сомнения, это оно. Жюли работала в гостинице «У скалы» все лето две тысячи седьмого. Может, мужчина, о котором она говорит, был одним из постояльцев? Иначе как она с ним познакомилась?

В его зрачках отразился свет, когда он поднял взгляд к раскачивавшимся на ветру кронам деревьев.

– И потом, есть же еще эта подвеска, которую она, как утверждала, купила. Это – его подарок, теперь я совершенно уверен. Поэтому она и соврала. У нее были отношения, и никто не знал о них. Мы все прошляпили это, Поль.

Его глаза снова обратились на дневник. Шелест пожелтевшей бумаги. На вырванном и приклеенном поверх другого листке он обнаружил зарисовку шахматной партии, с шахматной доской и тщательно выписанными фигурами. Внизу подпись: «Бессмертная Каспарова»[38].

– Здесь… это не почерк моей дочери, – задохнулся Габриэль.

– Уверен?

– Абсолютно. Это не она написала: «Бессмертная Каспарова».

Поль признал, что он прав. Чернила были черными, нанесены с тонкостью, элегантностью и равномерностью, отсутствующими на предыдущих страницах.

– Жюли рассказывала мне о «бессмертных» в шахматах, – вспомнил Габриэль. – Это самые исключительные партии великих игроков. Те, которые остаются в истории.

Габриэль продолжил изучать записи. Он обнаружил серию талантливо сделанных набросков черными чернилами. Первый изображал двойное существо, состоящее из двух созданий мужского пола, близнецов, один с улыбающимся лицом, другой ужасающий, с черной бородкой, – нечто вроде дьявола, – объединенных общей грудной клеткой. Внизу тем же чужим почерком подписано: «Ксифопаг»[39]. На следующих страницах были изображены очень сложные лабиринты, из которых кто-то пытался найти выход: синяя неуверенная линия плутала в узких коридорах, шла зигзагом, возвращалась назад. Потом Жюли сотни раз переписала одну и ту же фразу: «Как объяснить картины мертвому зайцу?»

– Что это за бред?

Еще дальше Габриэль нашел новые наброски: обнаженная Жюли с подвеской на шее в провокационных позах. С расставленными ногами на кровати. На коленях, руками упираясь в пол. С повязкой на глазах и открытым чувственным ртом. Чернила, явно хорошего качества, не поддались времени. Возможно, использовались не чернила, а тушь для рисования.

– Это она. Это моя шестнадцатилетняя дочь. Что за мерзкий извращенец мог рисовать такое? Какой говнюк посмел к ней прикоснуться?

Поль молчал, перегнувшись через его плечо. Габриэль не стал задерживаться на этих невыносимых рисунках. Перевернув страницу, он обнаружил список слов, выведенных двумя разными почерками, поочередно, как в игре, когда передают друг другу ручку после каждого ответа. Жюли написала: «Анна»; он – «мирим»; она – «поп»; он – «мечем», она – «радар»; он – «наворован» и так далее.

– Палиндромы.

Взгляд Поля невидяще обшаривал склон вплоть до горизонта, где деревья превращались в одну непроходимую стену.

– Как на стенах гидроэлектростанции. Черт, что это может значить?

Габриэль ответил не сразу. Поль прав, есть над чем поломать голову. Больше десяти лет разделяли написанные в дневнике слова и те, которые появлялись на стенах станции.

– Это означает, что моя дочь летом две тысячи седьмого года общалась с мужчиной, который тем или иным образом замешан в похищении. Этот тип любит шахматы, как и она, предлагает ей интеллектуальные игры, разные задачки. Некто, обожающий сложные механизмы и логические игры, а заодно мерзавец, рисующий ее в непотребных позах. Может, этот псих заставлял ее проделывать такое? Становиться на четвереньки, совершенно голой? Подчиняться?

– Это же просто рисунки. Мы ничего не знаем.

– Не держи меня за идиота. «Как объяснить картины мертвому зайцу?» Твою мать, с какой стати переписывать нечто подобное страницу за страницей? Зачем она это делала? И чем это было? Наказанием?

Габриэль посмотрел на изображение двойного существа, вроде сиамских близнецов, и представил себе интеллектуальное превосходство зрелого мужчины над юной девушкой; вот способ, каким он мог ею манипулировать, одурачивать, затягивать в свою паутину. Габриэль кипел при мысли, что мерзавец посмел надругаться над невинностью его ребенка. Пересилил себя, стараясь оставаться сосредоточенным. Он должен докопаться, кем был этот тип.