Жил-был раз, жил-был два

– «Еловая роща», «Еловая роща»… – повторил Поль, роясь в памяти. – Кажется, так называлась последняя остановка на дороге к перевалу, около двух километров за гидроэлектростанцией. Этот автобусный маршрут отменили где-то в две тысячи девятом-десятом, почти сразу после закрытия станции. С конечной остановки можно было уже добраться до другого высокогорного водоема – Черного озера, водохранилища наверху дамбы. Больше пятнадцати километров отсюда. Зачем бы Жюли туда ездить? Там абсолютно ничего нет.

– Что-то там точно есть. Возможно, ответ на все наши вопросы.

37

В молчании они ехали по следам Жюли, в семистах метрах над Сагасом, по извилистой дороге, над которой витала черная смерть.

Габриэль видел, как впереди него идет дочь, угадывал ее хрупкий силуэт, длинные ноги, она была здесь, только что вылезла из автобуса, и тот уже укатил в рокоте двигателя, развернувшись на насыпи. Оставшись одна, она пошла дальше. Все происходило точно на этом месте, но двенадцатью годами раньше.

Он внимательно вглядывался в дорогу, которая сейчас свелась к полоске гравия между битумом и зеленью. Откос горы слева, лес справа, нетронутый дикий пейзаж на протяжении километров. Куда ты шла, Жюли? Метров через сто узкая подъездная дорожка из галечника и грунта уходила в сторону, теряясь между лиственницами; она была перегорожена изъеденным ржавчиной металлическим щитом с наполовину стершейся надписью «Частные владения». Габриэль представил себе, как хрупкий силуэт дочери сворачивает туда.

В салоне двое мужчин не обменялись ни словом. Молчание вновь повисло между ними, стоило им вернуться к машине. Габриэль видел, с каким трудом его бывший коллега преодолел обратный путь по тропинке. Раз десять он порывался сказать ему, как сожалеет о своем поступке в ту пресловутую ночь сведения счетов. Но можно ли сожалеть о том, чего даже не помнишь? Прошлое оставалось прошлым, и никакие извинения не смогут его стереть. Провал в памяти не изменит того человека, каким он был.

Холодный ноябрьский свет превращал бескрайний лес в сборище мрачных теней. Черные, тесно сгрудившиеся стволы словно охватывали машину, замыкая ее в сфере неизвестности, враждебной и настороженной.

Габриэль видел дочь на обочине, с рюкзачком и в кроссовках, какой она предстала перед ним во сне. Она срывала иголки с елей, нюхала их, сдувала, прежде чем двинуться дальше. Значит, ты проводила весь день здесь, прежде чем вернуться домой и запереться у себя в комнате, как любой подросток в твоем возрасте. И тайком писала в своем дневнике…

Чуть дальше дорога пошла вдоль хребта, огибая слева гранитный цирк и открывая панораму, от которой захватывало дух. Двадцатью четырьмя метрами ниже угадывалось озеро Мируар. Более далекая перспектива открывала долину, поглощенную серой мглой.

Еще две-три минуты из-за камней и ухабов они ползли на скорости не больше десяти километров в час, а потом оба заметили запустелый дом, притулившийся в конце заросшей растительностью тропинки. Дверь отсутствовала, ставни и стекла были разбиты, крыша явно прохудилась.

– Кто здесь живет? – спросил Габриэль.

– Представления не имею. Я даже не знал, что здесь есть дом.

Для очистки совести они пошли глянуть на заброшенное жилище. Комнаты были пусты, потолок грозил обрушиться. Они не стали задерживаться внутри и вернулись к машине. Выйдя на остановке «Еловая роща», Жюли, по всей видимости, шла дальше пешком. Пункт ее назначения не мог располагаться слишком далеко, если только им не была эта развалина…

Они двинулись по дороге дальше. Внезапно им открылся вид на Черное озеро, кромку каменистой дамбы и кубическое строение здания техобслуживания. Оттуда к старой гидроэлектростанции шли отводы напорного трубопровода. Если отвлечься от этого рукотворного уродства, окрестные места дышали красотой и свободой. Горы окружали гладь воды, пологими склонами сбегая в глубину и питая ее ледниками, тающими при первых лучах весеннего солнца. Между елями пели быстрые струи потока.

Поль вдохнул полной грудью, уперев руки в бедра, и ткнул пальцем в другое бревенчатое шале, стоявшее метрах в десяти в глубине леса. Грунтовая дорога заканчивалась там. Значит, это было единственное жилище в округе. Серая черепичная крыша опускалась почти до земли. Ставни были закрыты.

Мужчины подошли к шале. Пыль, покрывающая оконное стекло служебной пристройки, справа от самого дома, не давала разглядеть, что внутри.

Поль постучал в дверь. Его сподвижник нервничал. У него перед глазами опять возникли гнусные картинки: обнаженность дочери, перенесенная тушью на бумагу, лабиринты, из которых этот псих заставлял ее выбираться. Существовала ли хоть малейшая вероятность, что автор этих мерзостей живет здесь?

Никакого ответа. Поль снова постучал, на этот раз всей ладонью:

– Национальная жандармерия! Откройте, пожалуйста!