Жил-был раз, жил-был два

Укрывшийся во тьме особняк семьи Хмельник производил сильное впечатление. Он возвышался огромной глыбой перед черной пастью леса, и его две круглые башни были не ниже вершин голых деревьев. Продуманная подсветка заливала ландшафтный дизайн сада и декоративный пруд полупрозрачным маревом, словно голубоватым туманом.

Когда Габриэль припарковался, было около девяти вечера, но ворота оставались еще открытыми. Он решил попытать счастья прямо сегодня, а не возвращаться в Лилль, чтобы снова пуститься в дорогу завтра.

– Я могу вам помочь?

Какой-то человек появился, увидев, как он пешком направляется к главному входу. Мужчина вышел из пристройки, расположенной слева от огромного здания. Он назвался одним из работников обслуживающего персонала, отвечающего за содержание поместья.

Габриэль вкратце объяснил, что приехал из Франции и хотел бы побеседовать с хозяйкой дома на тему картины, от которой она избавилась после смерти мужа. Когда субъект категорически отказался беспокоить хозяйку, Габриэль протянул ему телефон с выведенной на экран фотографией картины:

– Скажите ей, что это крайне важно и что я отец одной из девушек, изображенных на этом полотне. Она поймет.

Мужчина заколебался, но в итоге зашел в особняк с мобильником Габриэля в руке. Менее чем через пять минут он вернулся и пригласил гостя следовать за собой. Потом вышел, закрыв дверь и оставив посетителя в невообразимо огромном холле. Пол украшала мозаика, а стены казались покрытыми золотыми листочками. Люстра-фонарь свисала со сводчатого потолка, чья яркая роспись напоминала флорентийские дворцы.

Вдова ждала его на пороге гостиной, сидя в кресле-каталке рядом с мраморной колоннадой. Габриэль представлял себе старую манерную богачку с подтянутой кожей, результатом эстетической хирургии, а увидел женщину с длинными седыми волосами, на которой время оставило свой очевидный отпечаток; ее худые плечи были укутаны в серую шерстяную шаль. Она казалась слишком хрупкой для такого большого пространства. Он подумал о Коринне, о той же манере держаться на стуле, когда ей бывало холодно. Ореховые глаза хозяйки вопросительно глянули на него, когда он подошел пожать ей руку, и ее первые слова были:

– Ваша дочь… вы ее нашли?

Габриэль почувствовал, как желудок завязался в узел. Мозг, может, и забыл, но заговорило тело. Не зная почему, он мгновенно проникся к женщине глубоким сочувствием:

– Пока нет.

Она скрестила руки на груди. Габриэль ощутил обвивающиеся вокруг него потоки прохладного воздуха, похожие на навязчивых призраков, и, глядя на вдову, одинокую, продрогшую, несмотря на огонь в камине прямо у нее за спиной, сказал себе, что этот дом, цена которому много миллионов евро, всего лишь гигантская могила.

После того как Габриэль в нескольких словах изложил причину своего появления, Симона Хмельник послала ему взгляд, полный скорее жалости, чем удивления. При помощи специальной ручки направила кресло в гостиную, налила стаканчик, предложила ему, он не отказался. Хрустальный графин с виски стоял на круглом столике рядом с диваном. Там же лежала книга с закладкой: «До свидания там, наверху»[55]. Очевидно, это был не первый стаканчик вдовы за сегодняшний вечер.

– Вы ищете А. Г. – Арвеля Гаэку.

– Вы знаете его?

– Он был моим мужем.

Треск полена прервал тишину. Габриэль чуть не выронил свой стакан. Он не был готов к столь внезапному признанию. Симона Хмельник указала пальцем на картину на другом конце комнаты, рядом с книжным шкафом. На полотне в пронзительном полусвете тюремного двора человек со связанными за спиной руками лежал на земле с полуотрубленной головой, которую придерживал его палач.

– «Усекновение главы Иоанна Предтечи». Великолепная копия полотна Караваджо, которую муж купил у хорошего английского художника за десятки тысяч евро. Посмотрите, он даже воспроизвел подпись автора, как на оригинале, – в крови мученика, текущей на землю. Там написано: «Fra Michel Angelo»[56]. Забавный факт: сам Караваджо никогда не подписывал свои произведения. Кроме этого. Безусловно, он воспользовался способом показать, что действительно пролил кровь, в реальной жизни…

Габриэль не причислял себя к знатокам искусства, но, слушая вдову, он вспомнил, что этот Караваджо был знаменитым художником-убийцей.

– Анри безгранично преклонялся перед гениальным итальянцем, – продолжила она. – До такой степени, что его псевдоним, Арвель Гаэка, является анаграммой французского написания имени Караваджо…[57]

Габриэль сделал большой глоток алкоголя. Он чувствовал, что стоит на краю пропасти. Нервам необходимо было расслабиться, иначе его тело просто взорвется. Он подошел к картине, услышал шум электромотора за спиной. И действительно заметил подпись.