Жил-был сталкер

Но Макс сбился с пути. В Зоне это раз плюнуть. Особенно если она не хочет кого-то куда-то пускать. Шарахнувшись раз от радужного излучения, другой – от «серебряной паутины», перемахнув через «гадюшник» и драпанув от чего-то вовсе непонятного и похожего на выпущенные из подушки перья, они оказались в неизвестном Маркизу месте. Это, собственно, тоже не страшно. Из конца в конец Зону не пройти, но при известном опыте к границе вернуться можно. Опыта у Макса было выше крыши, поэтому, оглядевшись, он уверенно свернул влево. Потом вправо. Потом на сто восемьдесят. Маркиз понял, что Макс заблудился. Еще через час он в этом признался.

Создалась ситуация, когда сталкеру не важно, нашел ли он какой-нибудь подарок Зоны, важно одно – выбраться, и по мере возможности – целым. Макс был асом и в любой ситуации владел собой. Маркиз шел за старшим товарищем, сильно хромал на правую ногу и вопросов не задавал. Не то было у Макса настроение, чтобы задавать ему вопросы. У него нос заострился и глаза стали хищными. Спросишь – врежет. И не извинится. И будет прав. Маркиз даже не пытался пожаловаться на вернувшуюся боль. Утешало одно: не каждому удается остаться живым после пулеметной очереди. Великая штука – случай! А если бы Макс не счел Маркиза дозревшим? А если бы сразу пошел куда хотел? А если бы… и так далее.

Замотав Маркиза вконец, Макс устроил привал. Он долго выбирал, где сесть, потом остановился на кусочке рыжего мха между двумя грушевыми деревьями. Место было незнакомое, но груша – единственное растение в Зоне, от которого пока не отмечалось никакого вреда. Груши можно было есть, что Маркиз и сделал. Он нарвал груш, до каких смог дотянуться, и осторожно прилег рядом с Максом. Груши, как всегда, были сочные и сладкие вне зависимости от времени года вне Зоны. Маркиз сделал из фляжки пару глотков, чтобы немножко унять боль, и Макс, правоверный сталкер, не нарушающий традиций, покосился на него с большим неодобрением.

– Чтобы я опьянел, мне нужна бутылка и на пустой желудок, – заоправдывался Маркиз без всякого желания. Макс поворчал и начал укладываться поудобнее.

– Подежуришь, пока я сплю.

Он даже не стал дожидаться лаконичного «Слушаюсь, сэр» и захрапел. Как паровоз. Нет, как два паровоза. Однажды на Макса напали несколько человек, когда он вернулся с товаром в город. Очнулся он в больнице без денег, без товара, без двух зубов, но со сломанным носом и отбитыми почками. С тех пор он хрюкал, булькал и ревел во сне. Можно было о дежурстве и не предупреждать: еще никому не удалось заснуть рядом с Максом. Его избегали женщины, и ему приходилось пользоваться услугами профессионалок. Он не мог останавливаться в отелях, жаловались жильцы из соседних номеров.

Маркиз привалился плечом к груше. Вот и он стал первопроходцем. Считай, вошел в историю Зоны. Теперь за ним пару-тройку лет понаблюдают сталкеры и, если ничего не произойдет, будут учить щенков, что в «зеленке» можно дышать без жабр, хоть она и жидкая. Что ж, рыбы в воде дышат, киты тоже, а сталкер – он сталкер и есть, надо побыть рыбкой – будет. Потом, правда, хреново себя чувствуешь, но над «зеленкой» может быть опаснее: стрелять могут, или свечение какое вредное, или… мало ли что в Зоне есть, лучше уж лягушкой прикинуться и в «зеленке» пересидеть.

Он задрал голову и уставился в чужое небо. Макс спал, и только его храп нарушал абсолютную тишину. Маркиз задумался. Правда, не о Зоне. О женщинах.

 Как всякий нормальный молодой мужчина, Маркиз любил женщин, но они все равно любили его больше: он был недурен собой, очень обаятелен, очень галантен и умел слушать. Одного этого хватало. Редкой женщине не понравится мужчина, умеющий слушать. С дамами он был деликатен, к решительным действием приступал, только когда твердо знал, что ему не откажут. Честно говоря, он очень боялся услышать отказ, потому был очень осторожен. Он не был влюбчив и был честен: никогда о любви не говорил, никогда ничего никому не обещал, долгих романов на заводил, расставался легко и не обидно. Впрочем, любил и он однажды, еще мальчишкой, и помнил бы это всегда, если бы вообще имел привычку вспоминать то время. Слишком хорошо ему было тогда и слишком плохо стало потом.

Выкрутился. Теперь он нормальный авантюрист и сталкер, живущий одним днем и не думающий ни о прошлом, ни о будущем. Вот и думал он о женщинах вообще, не имея в виду Лотту. Правда, его абстрактная мечта была хрупкой пепельной блондинкой с темными глазами… Ну так мечта на то и мечта… А вообще, женщин он любил всяких, избегал только крупных и то потому, что они на его фоне казались еще крупнее. О семье и детях он не думал. Ни один сталкер, находясь в здравом уме и твердой памяти, детей не заводит. У сталкеров не бывает нормальных детей.