«Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева

Этот разговор состоялся через неделю. В кабинете начальника СИЗО, где были только я, Денисова и её помощник. Тут начался разговор о главном — об обмене. Мне предложили подписать заявление на обмен. Моя первая реакция — без своего адвоката никаких документов не подписываю. И второе — я вообще не понимаю, в чём суть такого понятия, как «обмен». Что это за юридическая процедура? Кем я выхожу после этого обмена, в каком юридическом статусе? Мне ответили, что это «политическое решение»: «Вас поменяют и всё забудется…» На это я вполне логично сказал: «Если бы мы разговаривали с вами на улице, где-нибудь в кафе, и вы сказали бы: «Сделай доброе дело, согласись на обмен. Тебя куда-то отправят, сюда мы привезём людей, все окажутся в более комфортных условиях, чем сейчас», — я бы искренне удивился, но не так, как сейчас. Я сегодня в тюрьме, и вдруг ко мне приходят люди и делают предложение об обмене — а у меня в портфолио статья 111, то есть «госизмена». Она предусматривает наказание, начинающееся с 12 лет заключения. В такой ситуации разговор в подобном ключе — давай мы тебя как-нибудь поменяем, а там всё забудется и это будет политическое решение — как-то не очень меня устраивает, слишком все расплывчато и неконкретно.

Наш разговор длился минут 40–45. Потом я узнал, что на такой же разговор пригласили мою соседку по тюрьме, девушку на шестом месяце беременности. Её звали Лена Одновол, она тоже шла по статье 111. Её вина заключалась в том, что она возглавляла одну из комиссий по организации референдума в Крыму весной 2014 года. После этого она спокойно жила в Крыму, а родственники её мужа — в Херсоне. Лена неоднократно пересекала границу, никаких претензий к ней не было. Но в начале 2018-го, во время очередного посещения херсонской родни, её вдруг арестовали и предъявили обвинение в гос измене. Во время ареста она была на четвёртой неделе. Тогда следственные органы СБУ об этом вроде даже не знали. И вот на шестом месяце беременности, когда её состояние было очевидно для всех, её держали в соседней со мной камере СИЗО. И предлагали обмен, что стало знаковым показателем политической ситуации на Украине в те дни. Человек не осужден, следствие идет, может, он еще окажется ни в чем не виновным, суд же своего слова не сказал, но его хотят обменять на уже осужденных и отбывающих свой срок преступников в России. Абсурд, но для тех, кто оказался в украинской тюрьме, — суровая реальность.

На разговор с госпожой Денисовой пригласили беременную девушку и меня, вот такая получилась компания. Мы оба отказались от обмена, поскольку не понимали, что это такое. Мы в тюрьме, никаких юридических гарантий, никаких объяснений, зачем и кому это нужно. Хотя я уже понимал, что идёт игра для поднятия политического рейтинга Порошенко, ему на тот момент уже нечего было предъявлять стране, обманутой его обещаниями. Он решил, что история с обменом ему поможет заслужить поддержку украинцев на предстоящих выборах. В дальнейшем плодами этой истории воспользовался не Порошенко, а Зеленский. Как показала жизнь, на сегодняшний день это чуть ли не самое значительное, что вновь избранный президент может поставить себе в заслугу.

Ещё одно обстоятельство, представляющееся мне очень важным. В тюрьме так — каждый, кто туда попадает, поневоле становится юристом. Ведь все решения о содержании в тюрьме на Украине принимает суд. К человеку, там находящемуся, должны быть конкретные претензии, доказанные в строгом соответствии с юридическими процедурами, по Уголовно-процессуальному кодексу. Обвинения должны быть не просто словами. Поэтому все, кто в тюрьме, листают Уголовный кодекс и УПК, стараются сами разобраться, насколько законно то, что с ними происходит.

Ситуация с обменом была чрезвычайно странной с точки зрения закона. Речь шла о Сенцове, который продолжал считать себя украинским гражданином. Что получается? В российской тюрьме находится украинец (таким считал себя сам Сенцов, и таким его считали в Киеве) с приговором за подготовку террористического акта. Другой украинец — Вышинский — находится в украинской тюрьме даже без какого-либо обвинения, только с подозрением. Как можно их обменивать друг на друга? Украинца на украинца? Человека, чья вина доказана и есть приговор (Сенцов), на невиновного, только с подозрениями (Вышинский). С юридической точки зрения это нонсенс.

Об этом мне говорили и адвокаты во время свиданий — например, западники из украинской миссии ОБСЕ не понимают, как можно менять украинца на украинца. Да ещё и один из них без приговора суда — а вдруг он невиновен?