Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

— Понимаете, вот вы смогли остаться собой. А они — нет. Не все, но многие. И мне обидно, что вы остались в одиночестве, в окружении пары-тройки таких же неравнодушных и одиноких людей. Вас очень мало. Вы самые лучшие, но почему именно вам должно быть тяжелее всех? Посмотрите на этих своих… друзей! Вы думаете, им плохо? Нет, Вадим Робертович, им сейчас не то, что хорошо, им, знаете ли, о-фи-ген-но! И им плевать на все те вопросы, которые волнуют и мучают вас, понимаете, плевать! Так почему в этом мире такие странные законы — почему самым лучшим людям всегда плохо? Почему ленивые бездари должны радоваться жизни, а лучшие, небезразличные — страдать и наблюдать за этим, не в силах что-то сделать? Вот ответьте мне, вы, такой умный и опытный. Почему? — понимая, что меня заносит под воздействием коньяка, я, тем не менее, топнула ногой прямо в лужу, окатив по колено и себя, и Вадима Робертовича.

Тот, казалось, не заметил этого. Застыв на месте, словно каменный исполин, он молча возвышался надо мной. Я не намерена была снимать вопрос, и поэтому открыто глядела ему прямо в лицо. Наконец, он напряженно выдохнул, и озадаченно прокашлялся.

— Знаешь, Алексия, в жизни у меня было не так уж много моментов, когда я не знал, что сказать. Сейчас — один из них. Мне пока нечего ответить тебе, маленькая гордая птичка. Хоть твои вопросы — один сплошной риторический наивняк, тем не менее, ты дала мне хороший повод для размышлений. Мне действительно будет над чем подумать сегодня ночью. А пока пойдем, поймаем такси, и я отвезу тебя в твою общагу. Ехать нам черте куда — всегда удивлялся, в каком зажопье построены наши университетские общежития.

К себе в комнату я попала уже далеко заполночь. Несмотря на то, что двери нашего корпуса закрывались ровно в девять вечера, корочка преподавателя сделала свое дело, хоть и не избавила меня от недовольного бурчания вахтера "Ходят тут всякие в два часа ночи".

Вадим Робертович, угрюмо молчавший всю дорогу, так и не вышел из этого состояния. Лишь только на прощание бросил фразу:

— Ну, пока, птичка. Иди, отдохни от всего этого балагана. Заданий тебе на сегодня никаких. Наоборот, ты мне подкинула задачку для ума. Беги уже! Я постою здесь немного. Подышу.

Перед тем, как за мной закрылись массивные входные двери, я оглянулась и увидела Вадима Робертовича, опершегося на открытую дверцу автомобиля и молча глядящего перед собой, несмотря на вопросы водителя такси:

— Ну что? А теперь куда? Ну, хорошо, подождем, ваши деньги за простой, вам не жалко, ну а мне чего?

Поднявшись наверх, я тихо, на цыпочках, прокралась к собственной кровати. Девочки-соседки уже спали, и я только порадовалась тому, что мне не придется сейчас болтать и делиться впечатлениями. Вся эта творческая тусовка, пестрая толпа прожигателей или "прожирателей" жизни, как назвал их Вадим Робертович, атмосфера обманутых надежд и упущенных побед целого поколения и одного, очень сильного, но не всемогущего человека, произвели на меня крайне гнетущее впечатление.

Наспех раздевшись, и нырнув под одеяло в надежде уснуть, я никак не могла успокоиться и все ворочалась с боку на бок в своей неудобной постели. Перед глазами проплывали почти забытые кадры из новостей, которые я смотрела еще ребенком в большой и пышной гостиной Виктора Игоревича: репортажи по центральным телеканалам о студенческой голодовке в Киеве, о забастовке всех учебных заведений столицы, о поддержке происходящего рабочими киевских предприятий, которые тоже вышли на улицы, не желая оставаться в стороне. Я вспоминала лица — красивые уверенностью в победе, полные решимости и убежденности в своей правоте. В глазах этих людей горел огонь одержимости своей идеей, единственно-важной целью. Одним из них был и молодой, немногим старше меня, Вадим Робертович. Как много надежд и радости было тогда в каждом его дне и будущее виделось светлым и ярким, без разочарований, без продажных друзей, без исписавшихся самодовольных псевдогениев.

И ничего из этого не сбылось.

Ну почему реальность всегда так далека от наших мечтаний? Ведь я тоже не раз представляла себе взрослую послешкольную жизнь — и она даже отдаленно не напоминала сегодняшний день. Нет, я не жалела ни об одном своем шаге, ни о своем выборе. Мне нравилась моя свобода, доставшаяся дорогой ценой, мой круг общения, те возможности, которые я получила. Но предугадать, что все будет именно так, я не могла, даже если бы у меня были аналитические способности Марка. Я не могла бы спрогнозировать свое будущее даже на четверть истины.

Жизнь была слишком непредсказуема — и преподносила нам слишком жестокие сюрпризы. Почему так?