Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

— Виктор… — я прокашлялась. — Виктор Игоревич, здравствуйте! Это Алексия.

— Алешка! Ты?! — недоверчиво переспросил он. — Ах ты… Засранка ты эдакая! Ты куда пропала? Я уже решил, что ты о нас забыла совсем! — продолжала энергично кричать мне в ухо трубка, источая радость, резво бежавшую по проводам.

Я так и не могла прекратить улыбаться. Приятно, когда тебе рады.

— Куда же ты делась, неблагодарная маленькая… Как бы тебя назвать поприличнее — даже не знаю. Признавайся — боялась?

— Ну… — замялась я, безуспешно пытаясь подобрать слова, которые бы могли хоть немного описать мое состояние. — Наверное, да.

— Ну и дурочка! Поняла, кто ты? Маленькая вредная дурочка, которая совсем не знает своего папку! И думает, что папка злопамятный, что папка будет дуться, или вообще — мстить!

Я, совершенно не ожидавшая подобного приема, почувствовала, как на смену веселью приходят слезы.

— Я… я не знала, зачем вам звонить… что говорить… Ведь все и так было сказано. Ну, тогда… вы помните… — сбивчиво заговорила я, всхлипывая. Найти в себе силы сдержаться и не расплакаться у меня не получилось.

— Да ладно тебе, Лешка! Ну, успокойся, родная, успокойся, слышишь? Не плачь! Что было, то прошло. Я всегда рад тебя слышать, несмотря на то, что… было. И я рад твоему звонку. И что у тебя все в порядке! У тебя же все в порядке? Ты же им там показала всем, да? Поступить, как ты, без денег, без связей — это еще уметь надо! Алексия Подбельская, наверное, теперь первая студентка на курсе?

Мне опять захотелось смеяться — все было так знакомо, так по-старому. Виктора Игоревича, как всегда, интересовали только победы, успехи и достижения. Не стоило его сейчас потрясать и разочаровывать, решила я. Да к тому же, не хотелось портить общий мило-задушевный тон беседы, такой неожиданный, такой приятный.

— Да, у меня все неплохо, Виктор Игоревич. Оценки… нормальные, стипендия тоже. Все хорошо, всего хватает.

— Точно хватает? — сразу же перешел на деловитый тон вечно мой предприимчивый покровитель. — Лёшка, если вдруг чего не так, ты скажи, не стесняйся, я всегда помогу, чем смогу, ты же знаешь!

"Неужели сейчас? Сказать, ради чего я действительно позвонила?" — пронеслась в голове сумасшедшая мысль, но я одернула себя. Не стоило спешить, тем более, Виктор Игоревич тут же перевел разговор на другую тему:

— Ты мне скажи, ты так и живешь в общежитии? Квартиру снять не хочешь? Давай, я тебе денег пришлю, чтобы ты не торчала там вместе с клопами и тараканами, а? Не хочешь съехать? Я помогу! — опять с нажимом предложил он.

— Да нет, Виктор Игоревич, в этом нет надобности, — я попыталась успокоить его обычную агрессивную манеру осчастливливать. — У нас совсем нет клопов, поверьте мне. Да и тараканов почти нет… Ну, не так уж и много. Все нормально, в плане жилья и быта все хорошо, можете не беспокоиться.

— Нет, и эта туда же! — совершенно забыв об осторожности, искренне возмутился Казарин-старший. — Что вам там, медом, что ли, помазано в ваших общагах! Марку предлагал дать денег на квартиру — он отказался! Тебе вот тоже — ничего не надо! Вы что, снова сговорились? Нет, ну что за дети, что за де… — и он резко осекся, понимая, что все-таки свернул в опасную тему, обходить вниманием которую так тщательно старался с самого начала разговора.

Чувствуя, как вспотели ладони, державшие трубку, я застыла в кабинке, панически пытаясь сообразить, сколько времени на то, чтобы задать самый главный вопрос, у меня осталось.

Виктор Игоревич на том конце провода тоже продолжал озадаченно молчать, очевидно, растерявшись от своей последней фразы и ожидая моей ответной реакции. Как бы ни хотелось оттянуть этот момент, мне нужно было что-то сказать — пауза в разговоре стала затягиваться.

— А Марк… он тоже в общежитии живет, да? — наконец подала я голос и не узнала его — глухой, неестественно напряженный, он напоминал скорее голос автоответчика, а не живого человека.

— Да, в общежитии! — в тон мне, так же металлически отчеканил Виктор Игоревич. — И чтобы исключить ненужную болтовню, Лёшка, сразу скажу — сюда он не приезжал, и приезжать не собирается. У него теперь своя жизнь и к старому он возвращаться не хочет. Так что вопросов о нем можешь мне не задавать — все равно не отвечу.

Я так и задохнулась от неожиданности. Ожидая бурной реакции на свою просьбу, мне и в голову не могло прийти, что мне не дадут ее даже озвучить. Похоже, происшедшее прошлым летом Казарины восприняли гораздо хуже, чем я предполагала.

— Виктор Игоревич, — наконец, выдавила из себя я. — Но почему? Почему вы против того, чтобы мы общались? Я же ни на что не претендую. Мне не нужны ваши деньги, связи, крыша над головой, и никогда не были нужны. Мне нужен только Марк. Только он — и все, неужели я прошу так много? Только его адрес или телефонный номер, чтобы я могла изредка звонить ему, просто убедиться, что с ним все в порядке. Это же ваш сын, я его прекрасно знаю, и не думаю, что он сразу же бросится ко мне в Киев. Вы не простили меня, а он тем более не простил. Я хочу просто… просто слышать его. Хоть иногда! Неужели вам жалко?