Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

За это время Марк очень изменился. Куда-то пропала вечная насупленность густых бровей, упрямо сжатые губы все чаще расплывались в расслабленной улыбке, а глаза перестали смотреть с недоверчивой подозрительностью. Я тоже мало напоминала себя прежнюю с сумасбродными выходками, побегами и мелким хулиганством. Мы с Марком будто поменялись привычками: он подарил мне частичку своей уравновешенности и серьезности, в обмен на мое озорство и умение устроить приключение из ничего.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Все свои проделки и развлечения я теперь планировала только на двоих, научившись смотреть на мир его глазами и запоминая все то, что могло бы быть интересно ему. Меня больше не радовали когда-то желанные поездки на различные смотры и выступления на конкурсах за школу, ведь я ездила туда одна, а, значит, не могла полноценно радоваться происходящему. Когда же Марк отлучался для участия в соревнованиях, я впадала в нехарактерную молчаливую задумчивость, не желала ни с кем общаться и, сидя в укромном уголке, вычеркивала в календарике дни до его возвращения, совсем как перед поступлением в школу.

Школа же меня давно интересовала только потому, что там был Марк, хотя, дела с учебой обстояли более чем хорошо. Я была круглой отличницей и честью класса, и даже местные педагоги давно перестали видеть во мне попрошайку-выскочку. Теперь мое "происхождение" подчеркивали даже с какой-то гордостью: смотрите, какой самостоятельный и прилежный ребенок.

— Алексия как никто из нас достойна звания юного ленинца, и мы все, ребята, да, мы все обязаны равняться на нее! — соловьем заливалась Таисия Павловна, первоначальное желание которой продезинфицировать одежду после контакта со мной я все еще хорошо помнила.

С одноклассниками мы с Марком практически не общались, что изначально дало подвод для шуток "тили-тили тесто, жених и невеста". Но задирались они не очень активно, помня об особенностях его характера, и, в конце концов, от этого устал даже неугомонный Гошка Авдеенко.

Тем большим сюрпризом на фоне общей безмятежности стало активное вмешательство в нашу жизнь отца Марка, проницательного и чуткого на выгоду Виктора Игоревича Казарина.

Все сферы жизни сына, кроме спортивных достижений, мало интересовали главу семейства до поры до времени. У ребенка была приходящая нянька, самая лучшая школа и строгий тренер в придачу — всего этого заботливому родителю хватило для того, чтобы не волноваться о Марке. Наследник под присмотром — и отлично. Правда, после детсада от услуг няньки пришлось отказаться: Марк в привычно категоричном тоне заявил, что в школу и из школы будет ходить только сам. Виктор Игоревич не возражал особо. Из пацана должен вырасти бойкий и пробивной мужчина, чем раньше станет самостоятельным, тем лучше. Следить же за тем, когда отпрыск возвращается домой, Виктор Игоревич не собирался — не царского ума дело бабьими заботами голову морочить, на кону стояли вопросы поважнее. Жалоб от учителей и тренера не было, ребенок не прогуливал, хорошо учился — значит, все было в порядке.

Первый класс Марк закончил с похвальной грамотой, которую Виктор Игоревич тут же пристроил в почетном уголке, рядом с еще двумя спортивными дипломами. Именно здесь, в гостиной, он чаще всего принимал своих высокопоставленных друзей во время неформальных посиделок, в ходе которых решались очень серьезные вопросы. Прихвастнуть успехами сына было всегда приятно, равно как и получать комплименты по поводу красоты его блистательной жены.

Еще спустя какое-то время до Виктора Игоревича начали доходить слухи о том, что его мальчик спутался с какой-то попрошайкой, вроде бы не очень благополучной. Своим вниманием эти глупые побасенки Казарин-старший не удостоил. Он лично выбрал учебное заведение для Марка, мало того — курировал его в составе шефского комитета. Неблагополучных детей в таком заведении быть просто не могло, все места для первоклассников распределялись заранее, а некоторые — даже продавались в обмен на серьезные услуги. Ходили, конечно, сплетни о какой-то гуманитарной программе для детей-сирот, но Виктор Игоревич общим паническим настроениям не поддался, рассудив, что добром такие устремления не закончатся, коллектив не примет белую ворону, быстро ее изгонит и все вернется на круги своя. А потом и вовсе забыл об этих разговорах.