Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

Провал. Ещё один провал — позорный и глупый, как и все в моей жизни — мысль об этом ударила меня во время падения, которого всё-таки не удалось избежать. Оступившись и попав ногой в неглубокую яму, я растянулась посреди безлюдного переулка, состоявшего из тесно прижатых один к одному пристроек-гаражей. Досадное падение ненадолго выбило меня из колеи — я понимала, что у меня нет времени на промедление, поэтому сразу же вскочила на ноги. Но боль, поднимаясь расплавленным огнём от сбитых коленей и исколотых и расцарапанных ступней, не давала мне сдвинуться с места.

Я как будто бы еще сильнее опьянела — давно забытое ощущение спасительного переключения на боль внешнюю взамен боли внутренней, позволяющее пусть ненадолго, но накрепко забыть обо всех терзаниях, разрывавших меня изнутри, вскружило голову, точно так же, как и алкоголь, который я не пила так давно. Все возвращалось на круги своя. Мои давние грехи и укрощенные монстры, медленно поднимали головы после длительной спячки, готовясь принять меня в свои объятия, надежно скрывая от опостылевшей реальности. И пусть спасение в их тени было временным, скорее иллюзией безопасности, но сейчас я готова была поверить даже в иллюзию.

Этого недолгого промедления хватило для того, чтобы Марк, и без того находящийся поблизости, настиг меня. Налетев стремительно и резко, одной рукой он схватил меня за плечи, другой за волосы, с силой притянув к себе, не заботясь о том, причиняют ли его движения боль или нет. Главное, чтобы я была рядом, под контролем, не пыталась больше вырваться и исчезнуть — именно об этом он думал, еще сильнее смыкая хватку и меняя руку, обхватывая меня за талию, пока я брыкалась, отталкивая его локтями и пытаясь высвободиться.

— Да что с тобой такое! Что происходит? Прекрати! — приказал он срывающимся от гнева голосом, прижимая меня лицом к кирпичной стене случайной пристройки и заламывая руки сзади. — Это уже не шутки, Алёша! То, что ты творишь сейчас — уже далеко не шутки!

Я молчала, тяжело дыша, так же как и он, даже не пытаясь объясниться. Да и Марк больше не спрашивал моих объяснений — все они остались позади, когда после самых бурных ссор были возможны примирения. Теперь же все обстояло проще и сложнее одновременно — нам больше не нужно было ни ссорится, ни мириться. Это бы не изменило того факта, что я продолжала скользить вниз по зыбучим пескам, сама становясь зыбучим песком, неуклонно и быстро просачиваясь сквозь его пальцы. И чем крепче Марк сжимал кулаки, тем неуклоннее мелкие песчинки падали вниз, прямиком в тёмную попасть, от которой меня не мог спасти никто. Даже он.

— Какого черта, Алёша?! Ради чего ты устроила это все? Что ещё за новое сумасшествие?

В ответ я лишь слабо дёрнулась, пытаясь высвободить руки, начинавшие ныть, но оказалась только сильнее прижата к стене.

— Я не отпущу тебя, пока ты не скажешь хоть слово. Не объяснишь мне все коротко и ясно. Поэтому говори. Говори, иначе…

Мне вновь стало смешно и грустно. Конечно же, Марк мог говорить коротко и ясно даже в состоянии сильнейшего волнения, но я этой способностью не отличалась никогда, а уж тем более сейчас — пойманная в ловушку, разрываемая сожалением и досадой от того, что так легко попалась в его руки.

— Молчишь? — он ещё сильнее навалился на меня, впечатывая в стену тяжестью своего тела, и мне пришлось прикусить губу, чтобы не вскрикнуть. — Хорошо, молчи. Тогда говорить буду я. Слушай внимательно и запоминай. После сегодняшнего у нас все будет по-другому. Если ты думаешь, что я просто закрою глаза на то, что случилось, или молча выслушаю новые обвинения в том, что это я во всем виноват, то ошибаешься. Мне осточертели твои оправдания и путаные объяснения, Алёша! С меня хватит. Я доверял тебе всегда, безоговорочно. И уже несколько раз серьёзно пожалел об этом. То, что ты сделала сегодня, стало последней каплей. Больше никакой свободной жизни у тебя не будет, ты хорошо меня слышишь? Ты не способна распоряжаться своей свободой. Тебя так и тянет превратить ее в дурацкий фарс, опасный прежде всего для тебя самой. Ты хуже, чем несмышлёный ребенок, играющий со спичками. Наивный, злой, эгоистичный ребёнок! — его резкий отрывистый шёпот обжигал мою шею, и я понимала, что Марк не шутит. Он никогда не бросал слов на ветер, а сейчас — и подавно. Но как никогда ясно я осознавала тщетность его попыток вернуть контроль надо мной, который был потерян давно, а сегодня растаяла и последняя иллюзия о его наличии. Но Марк не видел этого, отказывался принимать, что только подтвердили его следующие слова:

— Я буду контролировать каждый твой шаг. Каждый! Поверь, мне хватит на это времени и сил. Ты больше никогда и никуда не выйдешь без меня. Я буду проверять каждое твоё слово, каждый поступок, и хочешь или не хочешь — заставлю прекратить это безумие. Я не дам тебе погубить себя, Алёша. Ты не заслуживаешь больше свободы и доверия, но ты… Ты — моя! И я не допущу, чтобы ты куда-то ушла или пропала. Я просто не смогу с этим жить. И этого не будет. Никогда.