Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

— Кого ты снова играешь, Алёша? Зачем ты это делаешь? — спрашивал он меня, когда, едва сдерживаясь и дрожа от ярости, я молча швыряла посуду в мойку с такой силой, что мыть её больше не было смысла — она превращалась в груду осколков.

— Ты не такая! Можешь закрываться от кого угодно, но со мной ты такой не будешь! — били в спину его слова, когда я пыталась уйти к себе и запереть дверь, которую Марк ненавидел и не позволял её закрывать, а потом и вовсе снес с петель. Он силой останавливал меня, и все мои попытки уединиться превращались в новую безумную ссору, в новые раны и ссадины, которые на утро приходилось маскировать пластырем и прятать под одеждой.

— Я не понимаю тебя, Марк… — всякий раз говорила я, заклеивая прозрачной медицинской лентой свежие царапины на его подбородке, чтобы замаскировать их под случайные порезы при бритье. — Я могу выглядеть как угодно, меня никто, кроме тебя, не видит. Но неужели ты думаешь, что не вызываешь подозрений на работе? Тебе ещё не начали задавать вопросы по этому поводу? Ты выглядишь так, будто каждое утро бреешься опасной бритвой, при этом падая с лестницы. Зачем ты делаешь это? Я же не хочу тебя… ранить. Ты сам вынуждаешь меня делать это, каждый раз, снова и снова. Зачем, Марк? Где твой здравый смысл? Неужели даже ты разучился думать о последствиях?

— Мне все равно. Это мое личное дело, как я выгляжу. И можешь быть уверена, я найду способ закрыть рот излишне любопытным, — несмотря на обычный уверенный тон его голоса, я понимала, что на самом деле руль управления ситуацией давно выскользнул у него из его рук, и мы просто падаем вниз, барахтаясь в хаосе наших противоречивых желаний. Падение было длительным и даже захватывающим, но я прекрасно знала, что когда-нибудь, мы достигнем дна и разобьёмся. Оба.

Иногда мне даже хотелось, чтобы это, наконец, случилось. Чтобы мы вдвоём, не только я одна, поплатились за те ошибки и выборы, которые сделали. Но как только я явственно осознала это желание, меня охватил такой ужас, что впервые с прошлогоднего побега, я вылетела на улицу стрелой, забыв о вечном самоконтроле и необходимости возвращаться до прихода Марка, и просто бежала — долго, изнурительно, бездумно, пока лёгкие не начали гореть при каждом вдохе, а колени подгибаться от усталости. Остановившись где-то на окраине города в неизвестном мне районе, оглушенная грохотом собственного выскакивающего из груди сердца, я схватилась руками за голову, продолжая втягивать в себя воздух с громким свистом, не понимая, то ли это от невозможности дышать, то ли от рыданий, сдавивших горло.

Это был тупик — самый страшный, о котором я и подумать не могла. Вместо того, чтобы и дальше пытаться уберечь Марка, мне захотелось причинить ему вред, отомстить, заставить расплачиваться за все, наравне со мной. Дальше так продолжаться не могло. Нужно было что-то менять — наверняка, без возможности повернуть назад. Только вот как? Как?!

Эта мысль стучала громкими молоточками у меня в голове каждый раз, когда, прихватив для отвлечения внимания куртку и наушники, я убегала навстречу новому весеннему вечеру, чтобы немного остыть и успокоиться перед встречей с Марком, чтобы удержаться у черты, переступив которую, я могла неосознанно попытаться его…

Нет, я не могла, не хотела даже думать об этом, встряхивая на бегу волосами, чтобы отогнать от себя чудовищное наваждение, а в голове продолжали звучать его слова, оказавшиеся почти пророческими: «Когда-нибудь мы убьём друг друга, Алёша. Если не научимся останавливаться».

Остановиться в этот раз попытался уже Марк. Видимо, происходящая внутри борьба так явно и открыто читалась на моем лице, что это начало его пугать и заставило вновь взять себя в руки. На смену ежевечерним приступам агрессии так же неожиданно пришла глубокая и мирная нежность, окутывающая меня, подобно тёплому бризу в летний вечер. Уже несколько недель он не изводил меня, не пытался раскачать пусть даже на откровенный негатив, только бы не наблюдать отстранено-молчаливую покорность. Или же я отдала ему с лихвой все эмоции, которые только были внутри меня, или же он понял, что таким образом лишь делает хуже нам обоим, но ситуация изменилась удивительным образом. Я снова могла видеть перед собой прежнего Марка — уравновешенного, решительного, рядом с которым утихали любые шторма.

Но и это не уберегло меня от нового, на этот раз точно последнего побега. Побега, который и Марк, и я восприняли спокойно и почти буднично, несмотря на то, что он стал самым важным и успокоил меня. Ведь именно он помог расставить все точки над и, отыскать ответ на тот самый вопрос, который мучил меня так давно — какой выбор сделать, какой пазл сдвинуть с места, чтобы, наконец, решить ту головоломку, над которой я билась всю жизнь.