Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

— Ты ничего не понимаешь! — внезапно отталкивая меня так резко, что я едва не упала, зло закричал он. — Я пытался сказать тебе, так чтобы не испугать, но ты не слушала! Не слышала! Не желала слышать! Ты убиваешь меня, когда ты не со мной — ты понимаешь это?! — Марк даже задохнулся на секунду, в ярости сжимая кулаки, а я едва сдержала всхлип, заметив кровь на костяшках пальцев той руки, которой он бил по стене. — Я никому, никогда не был нужен в этой чертовой жизни! Мои родители считали меня уродом, а все остальные и подавно! И вот у меня есть ты! Ты любишь меня одна, за целый мир! Да ты и есть — целый мир для меня! И что теперь? Ты хочешь забрать этот мир, променять его на горстку напыщенных идиотов?! Мой мир! Зачем? — сделав шаг навстречу, он схватил мой подбородок и рывком поднял его вверх, чтобы я смотрела ему прямо в лицо. — Зачем ты хочешь все разрушить? Неужели тебе мало моей любви? Моего восхищения? Моей… жизни?

Словно разряд тока ударил меня в самое сердце: в глазах Марка стояли слезы. Это был момент истины, момент полнейшего обнажения души, момент, когда понимаешь — время пришло.

Он по-прежнему был так близко, горячее дыхание касалось щек, и это непритворное волнение передалось мне. Ни на секунду не отводя глаз, я медленно подняла руки и коснулась ладонями его лица, чувствуя под пальцами его пылающую кожу. Это прикосновение получилось таким сладким, таким упоительным, будто изнутри по моим венам заструилась теплая карамель. Упрямо сжатые губы притягивали, и мне захотелось разомкнуть эти уста, попробовать их, как волнующий напиток, легко пригубив, и, постепенно проникая в самую суть, выпить весь, с жадностью, до последней капли.

И я поцеловала его. Первая. Сама.

Это было пронзительно. Карамель внутри меня вскипела, превращаясь в обжигающую лаву, и все, о чем я могла сейчас думать — это свежие, как лепестки роз и нежные губы Марка, его руки, сначала неуверенно, а потом все крепче прижимающие меня к себе, и мои, обвивающие его шею. Не в силах больше противостоять сумасшедшему притяжению, мы рванулись друг к другу в жадном порыве, сплетаясь так тесно, что любая попытка хоть немного отдалиться причиняла физическую боль.

Но я и не думала отдаляться. Я хотела дойти до конца, и ни одно стихийное бедствие на земле не могло бы помешать этому желанию. Мне нужно было прочувствовать Марка, его всего, каждый изгиб, каждую линию. Ведь это тело тоже было моим. Пришло время узнать его по-настоящему.

Неожиданно смелыми и уверенными движениями я сбросила одежду с него, и покрепче прижала к себе его руки, побуждая раздеть меня.

— Мы же не остановимся? — хрипло прошептал Марк, — Мы же не сможем остановиться… — выдохнул он, запуская пальцы в мои волосы и осыпая меня градом жадных поцелуев.

— Только попробуй! — сердитым шепотом ответила я, — Вот тогда уже я… уже я тебя задушу!

Он, на секунду отстранившись, будто пытаясь еще раз убедиться, что все происходящее — реально, вдруг рассмеялся и, больше не боясь обмануться, шутливо-резким движением повалил меня на кровать, где мы так часто болтали, утешали друг друга, поверяли один одному заветные тайны и секреты.

Теперь мы творили самое важное в мире таинство: проникали друг в друга каждой клеткой кожи, раскрываясь навстречу, постигая изнутри, упиваясь единством, которое дает настоящая близость — близость душ и тел.

— Ты мой, мой, мой, — шептала я, пытаясь еще крепче обнять Марка, хотя это было уже невозможно. Наконец-то мы стали одним. Одним целым. Одним единым.

Полная счастливого понимания нашего перерождения, я смотрела на него и пыталась запечатать в памяти его лицо навсегда. Марк был неистово и первобытно красив в этот момент: глаза сияли мистическим возбуждением, приоткрытые губы притягивали жаром поцелуев, темные пряди спутанных волос спадали на лоб и прилипли к вискам. Волны яростной, неудержимой страсти пробегали по его телу, сотрясая меня — и мы двигались, навстречу друг другу, навстречу жизни, задыхаясь, не в силах вынести так много счастья.

Внезапно биение наших сердец, бешеное и оглушительное, прервалось, замерло на самой высокой ноте. Мир вокруг так же застыл, остановился и вдруг рассыпался на осколки, когда Марк, до боли сжав мои плечи, не в силах сдержать громкий то ли стон, то ли всхлип, рухнул мне на грудь — а я разрыдалась. Прильнув друг к другу, сцепив намертво руки, смешивая наши слезы, мы омывали ними то, что родилось только что на осколках нашей фанатичной, но все же детской привязанности.

Это уже было нечто совершенно другое: мощная, как стихия и такая же слепая в своей разрушительной силе любовь. Древнее нашей Земли, древнее Солнца, древнее всех планет и созвездий. Любовь, заложенная в основу мироздания.